GRATEFUL DEAD  Скорее жив

28 июня, воскресенье, 10 часов вечера. На четвертом часу концерта группы Grateful Dead на сцене остаются только барабанщики Билл Кретцман и Микки Харт. Откуда-то появляются странные — китайские, африканские, индонезийские, — барабаны и перкуссионные инструменты. Неожиданно, с большим бонго наперевес из ниоткуда выходит улыбчивый нигерийский перкуссионист Сикири Адеподжу — и вся эта троица начинает стучать, шуметь, ударять одиннадцать минут подряд. Заканчивается все небольшим соло Харта на терменвоксе — которое тут же перетекает в пятиминутную импровизацию всех остальных музыкантов (двух гитаристов, двух клавишников и басиста). За всем этим на стадионе Levi’s Stadium в небольшом пригороде Сан-Хосе, городке Санта-Клара, наблюдает около 80 тысячи человек. Они кричат, танцуют, ритмично двигают руками.

Такие фокусы с длинными перкуссионными соло, превращающимися в абстрактные бесформенные экспромты, группа Grateful Dead проделывает с начала 80-х годов; этот сегмент своих концертов они сами называют изящно и лаконично — "Drums"/"Space". Импровизировать, растягивать свои песни на несколько десятков минут, — это вообще традиция Grateful Dead, одна из тех вещей, благодаря которым они известны. Прибавить к этому то, что исполняет эта группа совершенно старомодный рок, что в этом году она празднует 50-летний юбилей, что за всю свою карьеру они написали один-единственный радийный хит, а самому молодому из ее участников в этом году исполняется 68 лет, — и сторонний человек, столкнувшийся с такими вводными данными, может запросто не поверить, что Grateful Dead способны собирать стадионы.

А ведь так было всегда. Джерри Гарсия, гитарист группы, автор большинства ее песен и ее наиболее популярный участник, умер в 1995-м году. К этому моменту Grateful Dead были самой успешной концертной группой на земле — с 90-го по 95-й они заработали на своих выступлениях астрономические 285 миллионов долларов. С 1979-го по все тот же 95-й они под завязку собирали "Мэдисон Сквер Гарден" — пожалуй, главнейший американский концертный зал, — 52 раза. Такому успеху есть несколько причин.

Во-первых, чисто музыкальные. Джерри Гарсия в молодости играл блюграсс, басист Фил Леш учился у Дариуса Мийо и Лучано Берио и был сокурсником Стива Райха, ритм-гитарист Боб Уир любил старый рок-н-ролл, первый клавишник Рон "Пигпен" Маккернан был оголтелым фанатом черного блюза, а сменивший его Кит Гадшо с пяти лет играл джаз, и так далее — сформировавшая каждого из участников Grateful Dead музыкальная среда была уникальной. На этих различиях во многом и строился их подход к ансамблевой игре: Grateful Dead всегда с легкостью переходили от психоделичекого марева к длинным затянутым блюзам, от фанка высокого стиля к корневой американе. Их многоминутные, многочасовые импровизации в лучших своих проявлениях оказывались крайне трудноустроенными, насыщенными деталями, все время находившимися в движении и поразительно логичными. Лучшие концертники и бутлеги Grateful Dead — "Live/Dead", "Europe ‘72", концерт в Университете Висконсина 73-го года и концерт в Корнелле 77-го, — глупо слушать в фоновом режиме: эта музыка требует к себе серьезного внимания — и с лихвой отдает взамен. По части уникальности и проработанности своего языка импровизации первые два состава Grateful Dead (до 79-го года включительно) обгоняют и Cream, и Allman Brothers Band, и прочие на первый взгляд себе подобные коллективы. Их стоит воспринимать в одном контексте, например, с Орнеттом Коулменом (который с ними дружил), Майлзом Дэвисом или Сесилом Тейлором — людьми, которые расширяли границы, а не действовали на четко очерченной территории.

Во-вторых, Grateful Dead — это миф. Они были группой, отвечавшей за музыкальное сопровождение "кислотных тестов" Кена Кизи. В 67-м они были центральным коллективом Лета Любви — как в географическом плане (жили они буквально в десяти шагах от переулка улиц Хейт и Эшбури), так и в плане идеологическом (наибольшее количество бесплатных концертов в Сан-Франциско тех лет — за ними). Grateful Dead дружили с главредом Rolling Stone Янном Уэннером — поэтому всю свою историю оказывались на страницах журнала крайне часто, что, безусловно, укрепило их место в каноне рок-музыки. Долгое время их штатным звукоинженером был Оусли "Медведь" Стэнли — человек, известный главным образом не своей ролью в музыкальной истории, а тем, что в середине 60-х синтезировал в Беркли невероятное количество самого сильного ЛСД в истории. Он же соорудил для Grateful Dead так называемую "стену звука" — самую огромную концертную систему 70-х. Визуальные символы группы — логотипы с черепом и скелетом, танцующие мишки — как минимум в США стали, может быть, куда более узнаваемыми поп-культурными достояниями, чем сама музыка группы. И так далее, и тому подобное — интересных историй в биографии Grateful Dead масса.

В-третьих, чуть ли не главная сила этой группы — в ее зрителях. На конверте концертного альбома "Grateful Dead" (более известного как "Skull & Roses"), вышедшего в 71-м, было отпечатано послание, призывающее всех поклонников "мертвецов" объединяться. Призыв удался — вокруг Grateful Dead сформировалось сообщество, равных которому у других коллективов эпохи просто не было. "Дедхэды", как их называли, во время многочисленных турне Grateful Dead путешествовали за группой из города в город, сообща раскупали билеты, обменивались по почте записями концертов. Счет их шел не на десятки, не на сотни, не на тысячи — а на десятки тысяч. Большинство из них, вплоть до 95-го года, всегда были хиппи — кто-то еще помнил Лето Любви, кто-то проникался идеалами эпохи свободной любви и всего соответствующего уже по ходу, — и поэтому вели соответствующий коммунальный образ жизни. Для того, чтобы представить себе быт среднестатистического "дэдхеда", можно вспомнить про позднесоветских хиппи: "вписки", заработок денег мелкой торговлей самодельными безделушками или музыкой, любое отрицание скучных социально-общественных норм, обязательные клички — все это не только атрибуты эстетики Арбата 89-го года, но и вполне себе правила, по которым в то же время жила большая часть поклонников Grateful Dead. Излишне говорить, что такой контингент может многих отпугнуть, — и не в последнюю очередь из-за него к Grateful Dead во многих околомузыкальных кругах принято относиться пренебрежительно, как исключительно к хиппарскому феномену. Что отчасти одновременно и верно, и неверно. Неверно, потому что музыка Grateful Dead слишком странна, сложна и трудноописуема для того, чтобы приклеивать к ней какие бы то ни было ярлыки — в том числе называть ее хиппи-роком. Неверно, потому что и сами члены группы часто сторонились своих поклонников, особенно — на абсолютном пике своей славы, в конце 80-х-начале 90-х. Неверно, потому что среди "дедхэдов" можно запросто отыскать и людей, далеких от всяческого хиппарста, — особенно это касается известных поклонников Grateful Dead вроде Тони Блэра, Генри Роллинза, Ли Раналдо, Кита Харинга или Вупи Голдберг. Верно, потому что… об этом позже.

Пока что — вернемся из исторического экскурса в день сегодняшний. Двадцать лет, прошедших с момента смерти Джерри Гарсии, оставшиеся в живых музыканты Grateful Dead в основном играли в своих собственных проектах — и иногда собирались вместе. Сначала — под названием The Other Ones, потом — под вывеской The Dead. В прошлом году промоутер Питер Шапиро убедил их снова назваться Grateful Dead, позвать на роль гитариста Трея Анастасио из группы Phish (в каком-то смысле — прямых наследников статуса "мертвецов" как главной гастрольной единицы Америки), на клавиши — периодически выступавшего с группой в конце 80-х-начале 90-х Брюса Хорнсби, и дать уже в этом году три концерта в Чикаго — одновременно и призванных отметить 50-летие Grateful Dead, и объявленных прощальными в истории группы. Спрос на билеты оказался таким, что пришлось дозаявлять еще два шоу — в Санта-Кларе. Именно с них на прошлых выходных и стартовал так называемый Fare Thee Well Tour.

С музыкальной точки зрения эта затея, конечно, пока немного проваливается. Кажется, что Grateful Dead в обновленном составе репетировали по минимуму. Между ними нет почти никакого взаимопонимания — практически любая песня в какой-то момент разваливается, а былые дерзкие импровизации часто превращаются в банальный перекрестный огонь блюзовыми соло. Боб Уир, всегда тонко чувствовавший и предугадывающий ходы Гарсии, не очень понимает, как играет Анастасио — и периодически уводит группу совсем не туда, куда стремится ее новый лид-гитарист. Кретцман и Харт то сильно торопятся, то с чересчур сильным энтузиазмом норовят показать свою технику. Фил Леш, кажется, просто отсутствует: на старых записях слышно, что он использует бас не только как инструмент ритм-секции, но как полноправную третью гитару, призванную текстурно разнообразить игру двух гитаристов группы; пока же он просто ведет свою линию. Относительно всех остальных очень хорошо смотрится Хорнсби и примкнувший к нему органист Джеф Чименти — они, по крайней мере, не пытаются ни показать свои навыки при каждом удобном случае, ни отстраниться от музыки. Но все же главная проблема нынешних Grateful Dead — в отсутствии хороших вокалистов. Уир, в восьмидесятых выработавший раздражающую манеру петь голосом заправского героя рок-н-ролла из кожи и стали, так от нее и не избавился. Леш, никогда не бывший даже хорошим вокалистом, в свои 75 лет уже просто устало хрипит. Анастасио дают петь редко — что правильно, потому что петь он практически не умеет, а умеет скорее напевно декламировать текст. Лучше всех поет Хорнсби, но ему дают преступно мало шансов проявить себя. Джерри Гарсия, чьи песни в основном и исполняются, тоже никогда не был гениальным вокалистом — но его хриплый тенор прекрасно подходил его же творениям. Сейчас его заменить некому.

Все это, впрочем, совершенно неважно. Стоило только оказаться в воскресенье днем вблизи Levi’s Stadium, как приходило неожиданное осознание: музыка в нынешних концертах Grateful Dead — вещь совершенно вторичная. Первичная же — люди, для которых, очевидно, все эти концерты и проходят. Престарелые старички в футболках с названиями альбомов группы, помятые бейби-бумеры, огромное количество глушащих пиво тридцатилетних и сорокалетних, юноши с только-только народившимся на лице пушком и девушки, явно недавно окончившие школу, огромное количество детей, — на эти концерты приехали все. За несколько часов до начала концерта они начинают вечеринку на парковке Levi’s Stadium — и не прекращают ее ни на секунду. Кто-то притогровывает фенечками и специальной водой, якобы наделенной лечебной силой. Кто-то случайно встречает людей, которых не видел уже двадцать лет, со времен последних шоу Grateful Dead с Джерри. Кто-то — просто веселится, пританцовывая под "Fire On the Mountain", "Scarlet Begonias" и прочие хиты группы. На каждому шагу милосердные дедхэды раздают бесплатные билеты — правда, в основном на места за сценой. Все поголовно курят — и охотно делятся со страждущими. Удивительно, но во всем этом всемирном конгрессе фриков нет места агрессии: очень мило ведут себя даже самые молодые и борзые, даже самые набравшиеся и упоротые.

Вот уже сорок лет концерты Grateful Dead устроены по одному и тому же принципу — в два сета, во время первого из которых словно для разминки играются либо не самые известные, либо давно позабытые вещи, а второй представляет из себя продолжительную, часа на полтора, беспрерывную импровизацию на основе различных любимых дедхэдами песен. Во время первого сета вечеринка на Levi’s Stadium продолжается. Пока группа проезжается катком по "Feel Like a Stranger", "Row Jimmy", "Alabama Getaway", "Brown-Eyed Women" и прочим вещам, которые никак нельзя назвать вершиной их творчества, дедхэды толпятся в подтрибунных помещениях, где ведут себя ровно так же, как и за пределами стадиона — на что присутствующие полицейские просто закрывают глаза. Сидеть на трибунах нет никакого смысла. Но вот как раз в перерыве между сетами в Санта-Кларе темнеет, насквозь уже заглушенные фанаты занимают свои места, Grateful Dead начинают вторую часть вечера с одной из своих лучших песен "Mississippi Half-Step Uptown Toodeloo" — и вдруг становится очень хорошо. "Wharf Rat", "Eyes of the World", "He’s Gone", "Sugar Magnolia" — со своими классическими "хитами" группа обращается явно бережней, чем со многими другими песнями. Но главное — это то, что зрители наконец прекращают веселиться и начинают все вместе, все 80 тысяч, двигаться в такт, подпевать и сообща выкрикивать всенародно любимые строчки. Ощущение силы толпы, ощущение невероятной общности в восприятии происходящего появляется на стадионных концертах часто — в конце концов, сам жанр для этого и придуман, — но именно на Grateful Dead оно загорается внутри сильней всего. Не очень ясно, в чем дело — то ли в нетипичности музыки группы, то ли в ее нарочитой расслабленности, а может — в ее неторопливом ритме. Вероятней всего — в отсутствии любого намека на стадионный же пафос и так часто сопутствующий ему тоталитаризм. Совершенно точно — в по-детскому искренней любви, которую демонстрируют зрители в ответ на музыку, несущуюся со сцены, какого бы качества эта музыка на самом деле ни была. Если существует хиппарский рай, в котором все равны и все едины, в котором нет места печали, а есть место бесконечному кайфу от того, что происходит вокруг, — то вот он. И, надо сказать, его достоинства сильно недооценены.

Но вот музыка заканчивается. Фил Леш подходит к микрофону и произносит буквально следующее: "Спасибо вам за то, что мы снова друг друга почувствовали. Если вы хотите мира во всем мире и вечной гармонии — то просто попросите того, кого вы любите и кому вы доверяете больше всего, чтобы после вашей смерти ваши органы отдали на пересадку". Потом Боб Уир объявляет минуту молчания «в память о всех тех, кто сюда не добрался», а затем звучит "Brokedown Palace" — нежнейшая баллада с лучшего альбома Grateful Dead, и одновременно — одна из двух песен в репертуаре группы, в которой есть строчки "fare thee well". Сидящий рядом со мной на трибуне гигантский мужчина с бородой чуть ли не по пояс судорожно смахивает слезы с лица. Сидящие прямо впереди меня девушки лет двадцати в обнимку раскуривают косяк. Grateful Dead сыграли последний концерт в районе залива Сан-Франциско, на своей исторической родине. Вдруг стало совершенно ясно, почему для многих из присутствовавших это был их сотый, двухсотый, а может и трехсотый концерт этой группы. Настоящее единение — тем более, единение вокруг музыки — страшно редкая для этого мира и для этой жизни вещь, к которой так легко моментально привыкнуть. И та самая сила, что была больше, чем кто-либо еще, в ответе за это единение, прощается с миром на наших глазах. Мир становится чуть порознь, каждый становится чуть больше сам за себя.

Через час, в заведении с удивительным названием "Международный дом блинов", я становлюсь свидетелем следующей сцены. К сорокалетнему на вид хиппи с длинными волосами, в очках и в нашивках с черепами на джинсовой куртке, подходит принять заказ старая черная официантка. "Как все прошло?" — интересуется она. "Лучше не бывает", — сухо отвечает хиппи. "Было чудесно, да?" — уточняет официантка. "Нет", — отрезает ее внезапный собеседник. — "Было просто волшебно". И, сделав секундную паузу, добавляет: "Как и всегда".

Как и всегда.