КОМИТЕТ ОХРАНЫ ТЕПЛА  Зубы

Лидера Комитета охраны тепла Сергея Белоусова за битый, резаный и колотый внешний вид в калининградской тусовке прозвали Олди. Как истинный внеплановый сын африканских трав , он в ожидании солнца числился художником одного из домов культуры, а в поисках внутренней гармонии коллекционировал диски Боба Марли и сочинял песни в стиле реггей. Тексты и наброски мелодий Олди писал самостоятельно, а элементарные аранжировки ему на первых порах помогал делать Валера Симченко, прозванный Стэном за сравнительные успехи в освоении Школы игры на бас-гитаре Стэнли Кларка. Как и Олди, Симченко был прожженным растаманом и уже имел определенный опыт участия в рок-проектах. В частности, в одном из составов калининградской группы жестяночной волны 003 Стэн нарезал на басу лихие узоры, заставлявшие вспомнить Stranglers периода Rattus Norvegicus .

К осени 87-го года вокруг Олди и Стэна сплотился относительно дееспособный состав, ориентированный исключительно на реггей в его северной, мрачновато-достоевской трактовке. Слабые доли на гитаре скромно акцентировал некто Юра Щедрин, работавший радистом в том же очаге культуры, что и Олди. Щедрин тяготел к блюзовой манере игры, и единственный номер, где он действительно был на своем месте, - композиция Ночью спят только жены , концертная версия которой была опубликована в 97-м году на официальном кассетном переиздании альбома Зубы . Клавишник Андрей Коломыйцев являлся опытнейшим меломаном и, по совместительству, весьма эрудированным рок-журналистом. Он выпускал машинописный журнал Вопросы олигофрении , в котором, в частности, публиковались объемные переводные материалы об эволюции реггей и панк-рока. На саксофоне и скрипке в Комитете охраны тепла играл Андрей Брытков, на флейте - Саша Багачевский. На многочисленных подпевках - Ирина Сильченко (Метельская), похожая на скромную учительницу-практикантку и Единственный человек в группе, кто мог действительно безошибочно выделять вторую и четвертую доли, был барабанщик Шура Верешко. В реггей Верешко врубился, отталкиваясь от английского ритм-энд-блюза конца 60-х - начала 70-х годов. Со временем он постиг практически все нюансы растафарианских ритмов - не зря критики впоследствии писали о нем как о единственном настоящем музыканте в составе Комитета . Верешко - это просто подарок, просто Джа мне его с неба кинул, - сказал как-то Олди. - И я его поймал .

Традиционная халявность и бардачность звучания Комитета естественным образом вписывалась в растафарианскую идеологию и вызывала раздраженное ворчание лишь у педантичных любителей арт-рока и выпускников Гнесинского музучилища. Заметим, что в последующие годы Комитет боролся с кривоватостью своего звучания весьма оригинальными методами. Музыканты репетировали прямо во время концертов, поскольку другой возможности не было. Нередко вместе с ними на сцене оказывались сайдмены из других групп - Крематория , Цемента , Ва-Банка , Jah Division. Наиболее точно музыку Комитета можно было охарактеризовать как джем в стиле реггей - правда, без необходимой для реггей легкости и прыгучести.

...Неразговорчивый и замкнутый в быту Олди не любил и до сих пор не любит давать интервью. Но в те дозвездные времена он как-то сказал: "Если можно выразить одним словом все то, что мы делаем, то это слово - боль". Тексты раннего Комитета охраны тепла тяготели к стремным околодиссидентским настроениям. Песен, навеянных призраком коммунистической плети , у группы оказалась добрая треть: Я раньше думал , Так скажи нам Jah , Бумажный герой , Не спи , Механосборочный цех . В самой старой из них, Комсомольцы , Олди, движимый социальной бескомпромиссностью, переходит на лозунги в духе Окон РОСТА Маяковского: Вырубим гадов, съедим бюрократов/Я буду действовать, я - агитатор! Остальная часть композиций отражала либо растафарианские духовные ценности ( Кауа , Скоро лето , Плачет небо ), либо лирические переживания и эротические настроения ( Резиновый танк , Гематоген , Не верь мне , Розовый балет ).

...Отыграв осенью 87-го года несколько концертов в Харькове и Калининграде, Комитет начал настраиваться на студийную запись. Она состоялась в феврале 88-го года в помещении того самого Дома культуры железнодорожников, в котором работали Олди и Щедрин. Поводом послужили два обстоятельства, причем оба напрямую были связаны с Красной Армией. Во-первых, надвигавшийся весенний призыв грозил существенно уменьшить ряды Комитета - поскольку под колпаком местного военкомата оказались саксофонист Андрей Брытков и флейтист Саша Багачевский.

Второе обстоятельство заключалось в том, что служивший в Калининграде давний приятель Олди Лотарс Утемма сумел сорваться на ночь в самоволку, прихватив с собой выписанные из Таллина компрессор и ленточный ревербератор. В семь часов утра в воинской части происходила перекличка, на которой ему надо было присутствовать любой ценой. Таким образом, в распоряжении Комитета была ровно одна ночь.

Запись осуществлялась по принципу со сцены - в пульт и отличалась от концертной возможностью переигрывать неудачные дубли. За пультом сидел звукорежиссер Сергей Абрамов, а в роли продюсера выступил Эдик Нивердаускас - один из немногих, кто уже в те времена верил в перспективы Комитета . Позднее об этой ночной сессии ходило немало легенд, и отделить спустя десять лет правду от вымысла крайне непросто.

Не успела начаться запись, как в клуб на огонек пожаловал милицейский патруль. Учуяв всепроникающий запах травы, стражи порядка забрали в отделение половину немногочисленного фан-клуба, члены которого под строжайшим секретом были допущены в храм . На сцене, как ни в чем не бывало, продолжалась запись.

...Секстет музыкантов кучкуется вокруг похожего на лунатика Олди, который выполняет функции ритм-гитариста и основного вокалиста. Одолженные у друзей инструменты не отстроены, фонят бракованные микрофоны, владелец ревербератора кричит из зала, что все пишется неправильно. Абрамов, выставив условный баланс звука, засыпает прямо за пультом. Когда при исполнении Так скажи нам Jah музыканты начинают пританцовывать в такт зажигательным ямайским ритмам, он просыпается и начинает злобно материться. Оказывается, эхо от топота ног попадает в вокальные микрофоны.

Флейта и похожий на детскую пищалку саксофон балансируют в диапазоне между атональными мелодиями и - почему-то - восточным поп-фолком. Это совсем не близко реггей-эстетике, но еще дальше от нее - спотыкающийся бас Стэна и блюзовые партии Щедрина. Эй, где вы, растаманы?

В какой-то степени ситуацию спасают барабанщик Саша Верешко и клавишник Андрей Коломыйцев, но под утро от нечеловеческой усталости начинают допускать промахи и они. Олди орет на лажающего Стэна, и последний не остается в долгу. Прямо посреди песни он бросает бас-гитару на комбик и растворяется в ночи. Скотина! - несется ему вслед.

После исчезновения Стэна на сцене происходит перегруппировка сил. Щедрин меняет гитару на бас. Коломыйцев играет на клавишах партию баса в Не верь мне и Новой сказке .

... Не верь мне - самая свежая и, пожалуй, самая эффектная композиция Комитета . В этом сыгранном на грани агонии демоническом монологе можно услышать как мамоновские интонации, так и вывернутый наизнанку ответ на похотливое кинчевское Ко мне : Не верь мне, беги от меня/...Беги от меня, пока ты нравишься мне/Беги от меня, пока ты одета/Не верь мне, не привыкай ко мне...

Позднее этот западающий в душу реггей станет классикой Комитета . В 90-х годах группа любила объединять Не верь мне с композицией Их Бин Зольдат Jah , доводя общее время звучания до десяти-пятнадцати минут. В период, когда Комитет активно разъезжал по стране с концертами, композиция Не верь мне открывала эротический блок ( Резиновый танк , Герландия , Девочка, давай ), на который крайне бурно реагировали несовершеннолетние поклонницы - с бусами, фенечками, ксивничками и недоеденными яблоками в карманах... Однако вернемся в ДК железнодорожников. К моменту записи последней песни (посвящение Бобу Марли - Плачет небо ) Олди настолько сильно устает, что внезапно перестает нервничать. Это идет на пользу делу - who feels it knows it. И хотя в одном месте сбивается Верешко, финал получается убедительным.

Великому учителю-растафари... Навсегда любимому нами, - шепчет в микрофон Олди. - Мы - советские растаманы... Дети твоего солнца... Дети твоего тепла .

Половина седьмого утра. Коломыйцев забирает 60-минутный пленочный оригинал, чтобы вытянуть дерьмовый звук на эквалайзере. Как назовем альбом? - спрашивает Верешко у Олди. Зубы , - отвечает тот, держась рукой за больные зубы. Хорошо хоть, что не геморрой , - шутит кто-то из фан-клуба. В спешке собирается аппаратура. Рядовой Утемма с ревербератором и компрессором под мышкой бегом направляется в сторону воинской части, успевая перепрыгнуть через зеленый забор за пять минут до начала утренней переклички. Ах, Карибские острова...