FORESTEPPE  “В Москве лесостепи нет”

Часто, когда артист говорит, что он из небольшого города, это значит на самом деле, что он там родился, начал заниматься тем, что ему нравится, а потом уехал. Музыкант, известный под именем Foresteppe, с рождения живет в Бердске Новосибирской области. И хотя он иронично говорит о собственном "локальном самосознании", Егора Клочихина давно слушают по всему миру любители необычного аналогового ambient. Однако новый альбом Foresteppe “Караул”, написанный после года службы в армии, существенно отличается от его предыдущих, более добрых и пасторальных треков. Мы говорим с Егором о микстейпах времен СССР, травматичном армейском опыте и влиянии централизации.

Звуки: Егор, с чего началась твоя музыкальная история?
Foresteppe: У меня была школьная группа, где я играл с ребятами. Но как только я понял, как программировать барабаны и немножко разобрался с сэмплами , я им сказал: “Ребята, извините”. У меня странное сочетание: с одной стороны, я такой перфекционист, с другой - я очень мягкий человек, я не могу давить и требовать. Надо признать, что менеджер из меня никакой. Я лучше сам всё сделаю. Мне гораздо проще и легче, когда передо мной стоит задача и я её сам выполняю. Про музыку это тоже можно сказать. А случился этот перелом десять лет назад.

Звуки: В какой момент появились кассеты? Или они всегда были?
Foresteppe: Кассеты появились ещё до того, как я начал делать свою музыку. Я приезжал к бабушке, и там была дядина комната, в которой были всякие вещи из его музыкальной молодости: пластинки, кассеты. Там стояла "Вега" – магнитофон, который, кстати, в Бердске и делали… Дядя научил меня, как переписывать музыку с пластинок на кассеты. И я начал пробовать - мне была интересна сама возможность, сам процесс. Я, грубо говоря, делал микстейпы. У меня там была танцевальная коллекция: трек с одной пластинки, трек ещё откуда-то…

Звуки: Я тоже так делал, ага.
Foresteppe: Вооот, и поэтому кассеты эти у меня были ещё в году 2005-м, мне было 12-13 лет. Когда я начинал заниматься музыкой, они пропали. А когда я заинтересовался ambient, я вышел на то, что называется tape music, и следующим шагом - на ребят, для которых работа с кассетами - объект преклонения, что ли. Такие кассетные евангелисты. У них там инстаграм-аккаунты полны всяких эскизов, зарисовок, визуальных образов… Мне-то всё-таки интересен в конечном счёте не визуальный эффект, а то, что это инструмент для достижения чего-то принципиально важного.

Звуки: Если брать какую-нибудь твою запись, как ты оцениваешь количество людей, которое послушало её по всему миру? Есть какое-то понимание?
Foresteppe: Количественно всё равно не слишком много. Но мне кажется важным то, что охватило действительно весь мир. Что такое в данном случае весь мир? Вот “Шалаш” – у меня был маленький лейбл, у нас были тиражи 20-25 кассет и 5 катушек. Совершенно микроскопические тиражи, но в итоге я могу с полной ответственностью говорить, что это всё разошлось по всему миру, и два континента, куда мы не отправляли кассеты – это Африка и Антарктида. Даже в Австралию отправляли кассету с сибирского доморощенного лейбла.

Звуки: С материальными носителями понятно, а в интернете?
Foresteppe: Я могу судить об этом только по косвенным вещам. Есть, допустим, сайт Rateyourmusic.com - это такой IMDB для музыки, только очень нишевый. Там у моих записей весьма приличные оценки. Одна из задач, которая передо мной изначально стояла, - при том, что моя музыка - это очень русская история, - музыка должна хорошо заходить человеку, который просто слушает ее в отрыве от контекста. Приятно понимать, что это удалось. Иногда кто-то интересный тебя находит, ты кого-то находишь… Косичкин нас не нашёл, грубо говоря. Хотя мы его нашли.

Звуки: Я как раз хотел спросить про историю проекта Kosichkin Tapes, когда тебе в руки попал аудиоархив неизвестной советской семьи…
Foresteppe: Когда я втягивался во всю эту кассетно-плёночно-катушечную тематику, я решил взять себе портативный кассетник, чтобы его использовать в работе. Нашёл человека в Калининграде, который продавал то, что мне нужно было. Мы списались, и он мне послал кассетник с присказкой: там ещё будут пустые катушки, сам разберёшься. Этот продавец до сих пор для меня загадка: он утверждает, что он всё хорошо упаковал, а мне пришла посылка, в которой катушечник был просто в чехле, без всякого там пенопласта, и по дороге, естественно, он сломался. Оказался в нерабочем состоянии.
Но всё моё разочарование компенсировалось тем, что было на катушках. Они были не пустые! В 1990-е кто-то снимал всё на видео VHS для детей, а тут в течение 1970-х годов житель города Советска, военный, записывал бытовую жизнь своих детей, песни с радио, которые ему нравились, чтобы они всегда были под рукой. То есть тоже, по сути дела, занимался микстейпами, такими брежневскими, но по сути уловил концепцию верно.
На части записей – пересказ советского фольклора: к примеру, мальчик Виталя по слогам читает текст из букваря про Ледокол “Ленин” про мирный атом и всё такое. Когда я это обнаружил, я всё это сразу оцифровал. И поделился со Стасом Шарифуллиным – это мой хороший друг, создатель лейбла KlammKlang, на котором выходит очень много интересных записей. И он такой: слушай, это очень хорошая история, давай сделаем коллаж и это выпустим. И я сделал. Альбом вышел в 2015 году.

Звуки: Ты говоришь, что минимум один из этих людей жив?
Foresteppe: Там редкое сочетание имени и фамилии, и на тот момент, когда мы гуглили, Косичкин был ещё жив. Он хороший полицейский кинолог. И многие друзья, которые знали об этой истории, стали говорить, что надо ему написать. А у меня вообще такой идеи ни разу не возникало. У истории же может быть обратная сторона: вот человек записывал это 10 лет, думал, что для чего-то потребуется, а когда он умер, то это оказалось никому не нужным. Человек, у которого я покупал материалы, был перекупщиком, барыгой, которому скинули всё это по дешёвке либо он вообще на помойке мог это найти. И тут я пишу такой весь радостный: “Привет! Мы нашли твои записи!”. Я не был уверен, что герой записей обрадуется. Любопытно, что из этого материала можно было сделать mockumentary, то есть подделку под стилистику того времени, но самое что удивительное во всём этом, что это не подделка. Такая вот история.

Звуки: Когда мы с тобой познакомились, ты играл на всяких детских, игрушечных инструментах, и это было очень эффектно. А во время последних выступлений это всё куда-то исчезло. Что случилось?
Foresteppe: Сейчас для меня самое насущное – это отрефлексировать мой армейский опыт. Понимаешь, это не какая-то конъюнктурщина, это реально всё со мной происходило. Чтобы это всё нормально вернулось, мне нужно было записать “Караул”. То есть не делать вид, что этого года в армии со мной не было и как ни в чём ни бывало продолжать всякую добрую музыку делать. Но вообще очень многое зависит от инструментов, на которых ты что-то делаешь. Не то чтобы они должны как-то звучать по-особому, у них должна быть какая-то немузыкальная история. И не нужно об этом никому рассказывать, ты сам про это знаешь и понимаешь, что это всё полностью про тебя. У тебя даже инструменты получаются немножко твои личные.

Звуки: А вживую на них удобно играть?
Foresteppe: Есть нюансы. Не всегда знаешь, какой будет звук, а микрофон часто самозаводится. В какой-то момент я стал избавляться от акустических инструментов, которые могут фонить. У меня не очень пластичные программы – я не могу просто так взять и подстроиться под сцену. Не то чтобы я играю что-то по жёсткой заданной схеме и если что-то убрать, то сразу всё развалится. Нет. На ходу я подстроюсь, если что-то пойдёт не так, и такое было неоднократно. Но есть некая “маршрутная карта”. Если у рокеров трек-листы - раз песня, два песня, то у меня список другой: сейчас на синтезаторе вот это, а потом вот то. Я не считаю, что в этом есть что-то зазорное, мне так существенно удобнее.

Звуки: А работаешь ты в основное время учителем истории?
Foresteppe: Да, преподаю историю в физматшколе новосибирского Академгородка. Важно понимать, что ученики ФМШ – это люди с осознанностью студентов 2-3 курса университета. Когда все такие, ты немного расслабляешься и не думаешь, что может быть по-другому. А потом ты приходишь в какую-то более простую школу и такой: ”Опа!”. Иногда мне вопросы задают: а как ты там с дисциплиной справляешься? Я начинаю объяснять, что это 10-11-классники, которые там учатся и живут одновременно,- талантливые ребята со всей Сибири, поэтому там своя особая атмосфера. Они сдают сессию в десятом классе – это уже практически университет.

Звуки: Ты как-то говорил, что у тебя возникло разочарование в отношении научной деятельности.
Foresteppe: Я признаю, что должны быть люди, которые находятся на передовой гуманитарных исследований. Они зарываются в архивы, в летописные сборники, глубоко копают. Но проблема в том, что в какой-то момент они настолько глубоко зарываются, что это уже интересует только их соседей по таким же шахтам. То есть фигур, сопоставимых с Зализняком, которые могли бы этих условных шахтёров немножко приподнять и вынести на свет божий то, до чего они докопались, – практически нет. К концу бакалавриата я понял, что мне это не интересно, а интересно делиться с кем-то, кто об этом вообще ничего не знает. Это можно назвать научпопом, но мне больше импонирует другая характеристика - “науч-эмо”. Мне кажется важным, что любая наука – это история живых людей, у которых был свой нерв в жизни. Этот нерв, это чувство времени важно показывать.

Звуки: Cтоит оставаться в Новосибирске или надо уезжать в Москву, Питер, за границу? Как ты сам решаешь для себя этот вопрос и что говоришь ученикам?
Foresteppe: С одной стороны, важно, чтобы по многим параметрам ты чувствовал себя на своём месте. Конечно, я понимаю, что где-то в Москве мне за то, что я делаю, мне бы платили раза в четыре больше. В какой-то момент ты думаешь, как хорошо то или иное у них, нужно это же сделать у нас, а потом ты понимаешь, что хорошо у них потому, что у них есть для этого условия. А у нас из всех условий есть только одно – энтузиазм. И в какой-то момент (а я не только по себе сужу, но по друзьям, которые переехали) ты понимаешь, что если будешь делать всё только на энтузиазме, произойдёт выгорание. И это не стоит того. У нас в Академгородке на главном проспекте Лаврентьева висит цитата из Ломоносова, которая в принципе меня никогда не смущала, но в последнее время я над ней задумываюсь. «Российское могущество прирастать будет Сибирью [и Северным океаном]» - в оригинале там было ещё и «арктическим океаном», но у нас в такой версии висит. И тут задумался вдруг – вот есть российское могущество, а есть, получается, где-то там Сибирь. Какая-то колониальная очень история получается. И оставаться в Сибири просто чтобы оставаться в Сибири, думать, что если я уеду, то здесь совсем ничего не будет – это как раз тот самый энтузиазм, из-за которого выгораешь. И после армии я перестал стесняться этой мысли, а наоборот начал проговаривать её. В армии на сто процентов используют твой энтузиазм, даже не энтузиазм, а покладистость, кто едет, того и запрягают, и если, чувак, ты умеешь это делать - ты это делаешь без вариантов. В лучшем случае тебе скажут спасибо. Эти размышления я свободно ученикам пересказываю. Если спрашивают.

Звуки: Есть тут болезненное противоречие - с одной стороны мы хотим, чтобы провинция не умирала, но, с другой стороны, мы хотим себе какой-то высокий уровень жизни, и гонимся за ним в столицах.
Foresteppe: Чуть ли не единственная идеология, которая у нас существует практически 500 лет – это Централизация. Это идеология без идеологии. У нас сейчас один центр – Москва. Это не претензии к москвичам, это просто констатация. Если это дальше так и будет происходить, то, видимо, все должны приехать в Москву, чтобы она разбухла, чтобы с ней что-то случилось… Ни у кого ещё не получилось перезагрузить эту модель. Сейчас многие пытаются не в Москву переезжать, а в другие города-миллионники, но даже если так, то каждый регион всё равно повторяет в миниатюре страну, и деревня в любом случае умирает. В последнее время я очень остро реагирую на причитания жителей мегаполисов: Ну как же так, всё это исчезнет…”. А ты попробуй жить там на постоянной основе, а не приезжать погостить и думать, что исчезнет какая-то экскурсионно-туристическая часть твоей жизни.

Звуки: Кто из современных российских музыкантов тебе интересен?
Foresteppe: Вот недавно ездил в Петрозаводск специально - послушать Сашу Мишкина и связанный с ним проект Хрюшер. Такой интеллектуальный панк-рок. Представь себе панк-рок песню с названием ”Эсхатологическая”. В своё время такое делали Соломенные Еноты, так вот это современные “Соломенные Еноты”. Еще я очень уважаю проект Комба Бакх. В Кострому тоже ездил, чтобы хоть немного с ними пообщаться. Но они сами признают, что их золотой период уже прошёл – тот, когда четыре друга с невероятной энергией штамповали, кропали по три- четыре альбома в год. Это всё было во второй половине нулевых – сейчас Аполлон (Алексей Логвинов) остался один, и это уже несколько другое. Но всё равно - если говорить про современные группы в контексте 21 века, то это, конечно ”Комба Бакх” из русских. Ну и, конечно, какие-то мои друзья, с которыми на KlammKlang издаюсь, тот же Стас. Это не кумовство – они действительно делают близкие мне вещи.

Звуки: Куда вообще музыка идёт? Что будет с эмбиентом, авангардом?
Foresteppe: Музыка идёт к тому, чтобы стать приложением в телефоне. Конечно, останутся субкультурщики, но это останется на уровне типов, которые марки коллекционируют. ОК, винил будет всегда, он не умрёт. Но музыка уже перестала быть лицом поп-культуры, определяющим её элементом. Сейчас это либо кино, либо интернет, но точно не музыка. На волне успеха Симпсоны записывали году примерно в 90-м поп-альбом. Не песни из Симпсонов, а специальные люди специально придумали песни, это было важно сделать для раскрутки сериала. Сейчас ты скорее найдёшь кучу ютьюберов, которые переигрывают на разных инструментах эту тему из "Игры Престолов". За 20-25 лет вот так всё поменялось. Это не грустно, не весело, просто оно так происходит.

Звуки: Егор, все твои последние выступления и интервью так или иначе связаны с твоим пребыванием в армии. Как ты там оказался?
Foresteppe: Максимально простым путём. Родился в России, мальчиком, не пошёл в аспирантуру, мне ещё не было 27 лет…. Я каждый раз словно оправдываюсь. Мы все прекрасно понимаем, что в России по-хорошему в армию можно не идти. Для многих людей откосить - нормальная тема, и я никого сейчас за это не осуждаю, даже наоборот. Если до армии я думал: как я буду смотреть в глаза школьникам - преподаватель, который откосил, - то сейчас понимаю, что откосить – это самое нелицемерное, что можно сделать. Потому что ты не теряешь ни своего времени, ни своих сил.

Звуки: В какой момент начал писаться альбом ”Караул”?
Foresteppe: В армии ещё. Сначала альбом придумался у меня в голове. План с треками, как они будут называться, сколько их будет, какой порядок.

Звуки: То есть ты считаешь, что ничего полезного армия тебе не дала?
Foresteppe: Может, это немного пафосное сравнение, но оно мне как-то пришло в голову: бомбардировка Хиросимы дала что-то полезное?

Звуки: В смысле, что так не надо больше делать?
Foresteppe: Типа того. Вопреки всему, она что-то принесла. Если бы этого не было, я бы возможно ничего не понял. С другой стороны, ну что тут понимать… Можно так сформулировать, что цель моего пребывания в армии была в том, чтобы об этом пребывании поведать. Хотя в альбоме ”Караул” как будто нет ничего конкретного. Я не зачитываю речитатив, не рассказываю, что там происходит. Там есть сэмплы, конкретные звуки из армии. Возможно, ты этого не знаешь, но я знаю - и для меня это важно. С другой стороны, есть вполне осязаемый итог этого времени: я сделал в своей школе спецкурс, в котором не просто травлю какие-то байки, а рассказываю - вот я, человек с гуманитарным образованием, попал в эти условия, и вот что я увидел благодаря этому образованию такого, чего люди, им не обладающие, увидеть там не могли. Делюсь методами, подходами, ракурсами. В общей сложности курс из десяти лекций прочитал в прошлом году, зимой-весной 2019 года. Второй раз прочитаю этот цикл в 2020-м году. Хочу только его как-то задокументировать: либо в виде стенограммы, либо как подкаст из десяти лекций, чтобы тот, кому это нужно, мог в любой момент к этому обратиться.

Звуки: А есть понимание, о чём будет новая программа? Или ты ещё не пережил до конца ту, армейскую…
Foresteppe: Когда я уходил в армию, у меня был план на ещё два или три альбома. В армии пришло идей ещё на два или три. Времени подумать было много. Еще я вдруг задумался, можно ли писать музыку под названием Foresteppe, если уеду в Москву. Это в Бердске лесостепь есть, а в Москве-то нету.

Звуки: Когда возникло такое название?
Foresteppe: Когда я стал думать, как назвать то, что у меня начало получаться. Изначально я не думал, что буду приезжать куда-то в Москву и играть какие-то концерты. Идея у меня была следующая: я придумываю треки к диафильмам. Люди приходят ко мне домой, я играю для них концерты в своей комнате и показываю диафильмы. У меня до сих пор корневая папка, где всё лежит, называется Diafilms. Но уже тогда, в конце 2012 года, я понимал, что я себя этим сильно ограничиваю. И в какой-то момент вдруг осознал, где я живу - в смысле природной зоны. Справа от дома - степь, а налево пойдёшь – там сразу лес начинается. Здесь нет ничего искусственного.

А потом я нашёл такую штуку у историка Соловьёва, что вся история Древней Руси – это борьба леса со степью – ух ты! Задним числом такие штуки догоняют. Не делаешь вид, что ты изначально это и имел в виду, а наоборот радуешься, что ты не знал, но нашёл этому подтверждение. Это добавляет ещё одну грань.

Звуки: Ты серьёзно обдумываешь переезд?
Foresteppe: Я такой человек… учился в одной школе, поступил в университет в родном городе, работаю в школе при этом университете, не сопротивлялся армии. В каком-то смысле я двигаюсь по пути наименьшего сопротивления. Поэтому переезд для меня будет однозначно выходом из зоны комфорта. Думаю, на это еще повлияет тот факт, введут ЕГЭ по истории или нет. Если введут, то преподавание станет совсем иным, чем сейчас.

Звуки: А если оставаться, что дальше?
Foresteppe: Идей много… Например, хочется заняться историей нашей школы. Есть фасадная история ФМШ – ”лучшая школа за Уралом”, всё такое; а есть настоящая история, более глубинная - её еще можно выверить, пока все ее участники живы. Рассказать про эту школу как очень яркое явление средней и поздней оттепели. Как какой-то бесконтрольный энтузиазм. Может быть модернистский, может быть, смешной по нынешним временам. Сейчас этих людей бы восприняли как панков, серьезно. Какие-то акции, химические опыты, творчество. Пик был в 1962-1968 годах. После 1968 года интеллигентно-хулиганского сразу стало гораздо меньше.
Был процесс Даниеля и Синявского, был связанный с ним Процесс Четырёх... Один студент физматшколы, экстерном из неё выпустившийся, 15-летний чувак, в январе 1968 года с друзьями весь Академгородок расписал диссидентскими лозунгами. Их всех поймали. Ему очень повезло: он был несовершеннолетний в тот момент. Он так и пишет в своих мемуарах – вот, получил паспорт и сразу отправился на свой первый допрос.