Mats GUSTAFSSON  "Во всём, что я делаю, есть и будет DIY-фундамент"

Шведский саксофонист Матс Густафссон – возможно, главная фигура современной импровизационной сцены. Он заработал себе имя в начале нулевых как лидер трио The Thing, совмещающего в своём звучании фри-джаз и экспериментальный рок. С тех пор Матс записал огромное количество пластинок в разных составах, поработал с самыми разными музыкантами от Sonic Youth до Four Tet (не говоря о множестве джазменов всех возможных школ и поколений), но его резюме пополняется всё новыми проектами. В апреле Матс впервые везет в Москву новый ансамбль, квинтет The End, где его фирменные фри-джаз и фри-рок смешивается с электроникой, а связующим звеном становится вокал певицы эфиопского происхождения Софии Йернберг (Sofia Jernberg). Мы созвонились с Матсом чтобы обсудить многообразие его творческих связей, панковские корни и то, как воспринимают фри-джаз в российской провинции.

Звуки: Ваша музыка абсолютно свободна от каких бы то ни было формальных правил, в ней часто нет ни мелодий, ни чёткого ритма, ни даже тональных звуков. Как вы пришли к этому образу мышления? Это был панковский посыл "к чёрту все правила" с самого начала, или вы двигались к этому постепенно, учась и эволюционируя, слушая какую-то экспериментальную музыку типа Шёнберга?

Матс Густафсон: В жизни и в искусстве нужно найти баланс между знанием (и соблюдением каких-то правил) с одной стороны, и возможностью эти правила нарушать, ломая традицию. Но чтобы идти вразрез с традицией, ты должен традицию хорошо знать, нельзя просто сказать "к чёрту всё это", это так не работает. Точнее, это работает где-то минуту, ты можешь записать что-то невероятно энергичное и яростное. Но музыка, в которой нет ничего кроме ярости, очень быстро становится скучной. Это может быть осмысленным высказыванием с политической или идеологической точки зрения, но не с музыкальной. А вот если ты знаешь, как устроена музыка и знаешь правила игры, тогда ты понимаешь, как и где можно эти правила нарушить, раздвинув границы, а где-то может и просто послать эти правила к чёрту – вот, что мне интересно. Но ты должен всегда отдавать себе отчет в том, что ты делаешь и почему ты это делаешь. Поэтому вся моя музыка на самом деле опирается на гармонические структуры, ритм и мелодию, даже если иногда она звучит очень абстрактно.

Звуки: Что было для вас "родным языком" с точки зрения музыки, вы начинали с традиционного джаза?

Матс Густафсон: Нет, я начинал с панк-рока!

Звуки: Ага, то есть панковский корень в вашей музыке всё же есть!

Матс Густафсон: Конечно! Мои 14-15 лет как раз пришлись на взрыв панк-движения в Швеции. Мне повезло родиться и вырасти в университетском городе, где была совершенно фантастическая рок-сцена. Там же была и отличная джазовая сцена, но тогда я об этом даже не подозревал. Всё это происходило параллельно. Для меня и пары моих друзей, с которыми мы вместе росли, не было разницы между фри-джазом и панк-роком. Главным для нас была энергия, которая была и там, и там. Когда ты тинейджер, тебе хочется о чем-то заявить, протестовать, перевернуть всё вверх дном. Это то, что нас привлекало и во фри-джазе, и в панке, здесь различались только инструменты. При этом мы были в оппозиции к мейнстримовому джазу, мы считали его музыкой для тех богачей, которые пьют коктейли (а мы конечно ненавидели всё это). Потом, когда ты растешь, ты начинаешь ценить качество этой музыки и знакомишься с милыми и интересными людьми, которые её слушают, но к этому тоже нужно прийти. Как бы то ни было, мои корни там. Во всём, что я делаю, есть и будет DIY-фундамент. Сейчас у меня есть агент, который занимается моими делами, я работаю с лейблами, но мне очень важно принимать решения самому, искать свой путь. В основе всё равно лежит DIY-этика, и это для меня очень важно.

Звуки: Кто был вашим подростковым кумиром среди музыкантов?

Матс Густафсон: Литтл Ричард (Little Richard). С него началось моё увлечение музыкой. Мне тогда было лет семь. Меня привлекал его голос и его энергия. Даже моя любовь к саксофону, которая проявилась уже много позже, тоже идет от песен Литл Ричарда. Я по-прежнему обожаю его!

Звуки: Как вы считаете, насколько для экспериментального музыканта вообще полезно увлекаться "чужой" музыкой и находиться под чьим-то влиянием? Я знаю немало музыкантов, которые стараются как можно меньше всего слушать, чтобы не попадать под влияние и таким образом избежать вторичности. Мол, для того, чтобы создать что-то новое, твой мозг должен быть чистым листом.

Матс Густафсон: Ну, в реальности никто не может быть настолько чист, даже ребенок. Как говорит Джо Макфи (Joe McPhee), всё дело в отношении. Я большой противник этой теории о вреде образования и влияний, мне жизненно необходимо слушать разную музыку, быть открытым и вдохновляться, иначе я просто умру. Если вдруг моё любопытство иссякнет, значит всё кончено, пора заняться чем-то еще. Сейчас, как вы, наверное, слышите, у меня играет пластинка – это флейта сякухати, традиционная японская музыка. Приятель прислал мне из Японии целую пачку записей, а я в ответ послал ему скандинавской музыки. Этот обмен идеями и знаниями очень важен. Я обожаю японскую традиционную музыку, это прямо охренеть как круто, какие-то элементы, принципы построения меня просто поражают. Но я никогда в жизни не куплю себе сякухати и не начну записывать что-то подобное! А вот выйти из плоскости и попробовать применить в своей музыке японский образ мышления – вот это было бы здорово. В этом ключ – узнать как можно больше из разных источников, а затем сделать из этого знания что-то своё.

Это касается не только музыки. Меня интересуют все формы искусства – старинная и современная поэзия, живопись, видеоарт, концептуальный дизайн, всё что угодно. В этом можно найти вдохновение чтобы расти и двигаться вперед не только как музыкант, но и как человек, как личность. Меня ужасно расстраивает, когда я вижу среди коллег нелюбопытных людей. Если я играю на фестивале, я всегда иду слушать других музыкантов, мне любопытно! Другие на моем месте останутся в отеле и буду смотреть телевизор, ну что ж, все мы разные… Но на мой взгляд, очень важно сохранять эту открытость к внешнему миру, особенно когда люди становятся старше, обзаводятся семьями.

Звуки: Можете вспомнить какие-то выступления на фестивалях, которые произвели на вас впечатления и подбросили каких-то идей?

Матс Густафсон: Самое интересное происходит тогда, когда ты ничего не ждешь. Я люблю фестивали, которые смешивают разные музыкальные стили. Я сейчас живу в Никкельсдорфе в Австрии, и у нас тут проходит прекрасный фестиваль фри-джаза и разного рода импровизационной музыки. Но иногда это перебор, хочется переключиться на что-то еще. Мне нравится это смешение – этника, рок, нойз, я люблю этот микс и как музыкант, и как слушатель. Чем разнообразнее программа, тем лучше. В этом году я играю на фестивале Big Ears в Ноксвилле, Теннесси. И если вы посмотрите на их программу, вы поймете, о чем я. В таком месте всегда можно получить новую аудиторию, а она нам нужна. Мы не хотим всё время играть только для 50-летних мужчин, мы хотим разнообразия – возрастного, гендерного, расового, национального, какого угодно.

Звуки: Ну я примерно так и познакомился с вашей музыкой. Я следил за лейблом Smalltown Supersound, где всегда выходила отличная электроника, и вдруг мне попался диск The Thing. Тут-то меня и зацепило!

Матс Густафсон: Да, поэтому мы и любим Smalltown! Они внимательно следят за качеством и при этом выпускают очень разнообразную музыку. Я обожаю межжанровые коллаборации, например, мы много играли с Four Tet – он музыкант с совершенно другим бэкграундом, как раз из электронной тусовки, близкой к Smalltown. Но мы познакомились, попробовали поиграть вместе и это сработало! Важно слышать друг друга, тогда всё сработает!

Звуки: Вы делали что-то вместе после замечательной пластинки со Стивом Рейдом? (Hebden/Reid/Gustafsson "Live At The South Bank")

Матс Густафсон: Стива, увы, уже нет с нами, но в прошлом году мы играли дуэтом с Four Tet как раз на фестивале Big Ears, и это было здорово – огромный клуб, 2000 человек и просто фантастическая атмосфера. Мне нужен вызов – хочется всё время быть в ситуации, когда ты не знаешь, что произойдет в следующий момент. Это рискованно, это может выглядеть глупо, но если все вовлечены в процесс, всё будет хорошо.

Звуки: Раз уж мы заговорили об электронике, что вы думаете о модульной сцене и вообще о новом витке импровизационной электроники? Мне это иногда кажется новой реинкарнацией фри-джаза.

Матс Густафсон: Ну строго говоря, это не такая и новая история. Это началось в шестидесятые, если не раньше. Я очень люблю электроакустику из того периода. Пьер Анри (Piere Henry) записывал импровизации на EMS, одном из первых модульных синтезаторов. Главное откровение последних десяти лет, это появление огромного количества новых инструментов. До этого найти необычный аппарат, чтобы исполнять на нем электронику живьем, было ужасно сложно. Сейчас появилась масса таких машинок, и из этого тут же выросло огромное количество интересной музыки.

Звуки: Расскажите, как возникла идея поработать с Нене Черри (Neneh Cherry)? Вот кого я не ожидал услышать на одной пластинке с вами!

Матс Густафсон: Я знаю Нене много лет, её мать шведка и она выросла в Швеции. У нас много общих друзей, и мы даже однажды даже записались вместе. Это была пластинка "Quel Bordel" Кристиана Фалька (Christian Falk), который скончался два года назад. Он близко дружил с Нене, в результате на треке "Moody" (это кавер на группу ESG) Нене записала вокал, а я сыграл соло на саксофоне. Но мы записывались по очереди и даже не пересеклись в студии. Я никогда раньше ничего подобного не делал, но работать с Кристианом мне очень понравилось. Потом мы подружились с Нене, а она ведь дочь Дона Черри (Don Cherry), которому The Thing обязаны своим рождением в качестве группы. В общем, пригласить её на запись оказалось несложно. Это был просто фантастический проект, мы провели отличное лето, записали пластинку, но в итоге менеджмент всё испортил. Поэтому послевкусие от этого проекта осталось неприятное, но Нене здесь не при чем, обычная бизнес-херня. Мы остались друзьями, поддерживаем связь и надеемся что-нибудь записать в ближайшее время, но это уже будет не The Thing.

Звуки: Перейдем наконец к The End, проекту с которым вы приезжаете в Москву. И снова здесь очень необычный состав, например, ваш барабанщик фигура совершенно не джазовая. Грег Сонье (Greg Saunier) до этого играл в Deerhoof, как вы вообще на него вышли?

Матс Густафсон: По правде говоря, Грег больше не играет с нами, но тут дело в его сложном гастрольном расписании. Логистика в таких проектах – самое сложное. Мы записали пластинку вместе, съездили в небольшой тур и получили массу удовольствия. Но кода дело дошло до серьезных гастролей, нам пришлось найти нового барабанщика. Сейчас с нами играет норвежский музыкант, который раньше играл с другой альтернативной рок-группой Cloroform. Они очень близки с Грегом по стилю, так что репетировать было просто. Что касается Грега, то мы с ним уже играли до этого дуэтом, и у нас была отличная коммуникация, мы понимали друг друга без слов. А это далеко не всегда бывает так – иногда этой химии не возникает и приходится двигаться дальше. В этом и заключается прелесть импровизационной музыки – ты берешь на себя риск. Это не всегда срабатывает, и ты всегда рискуешь потерпеть крах.

Звуки: Как вы репетируете с такими коллективами как Fire! Orchestra или даже The End, вы пишете ноты для других музыкантов или всё это коллективная импровизация?

Матс Густафсон: Часто бывает и так, и сяк. В Fire! Orchestra мы много репетировали в режиме настоящего оркестра – все играли по нотам, а мне приходилось дирижировать. Но мы использовали разные композиционные методы чтобы добиться нужного результата. В последней реинкарнации Fire! Orchestra у нас был струнный квартет, но сам состав группы был меньше и по форме это были скорее песни. У нас как раз весной выходит новая пластинка под названием "Arrival". В случае с The End, каждый из нас приносил с собой ноты, чтобы мы могли все вместе разобрать и отрепетировать этот материал. Мы стремимся к тому, чтобы к концертам уже знать всё наизусть и не отвлекаться на нотные записи. Если во время игры ты смотришь на бумагу, твой фокус смещается, а тебе всё время нужно быть сконцентрированным, внимательно слушать других музыкантов. Поэтому лучше обходится без партитур, ну или хотя бы не делать нотную запись слишком сложной.

Звуки: Но как вы обходитесь в записи со всеми этими расширенными техниками, микротональными изменениями и т.д.? Традиционной нотации тут уже не хватит, ваши ноты должны быть похожи на партитуры Кейджа!

Матс Густафсон: Обычно с группами типа The End нотами записан только фундамент, основная партитура. А дальше мы уже договариваемся о том, как эту партитуру нужно играть. Это не финальная версия композиции, каждый волен менять её. Иногда мы начинаем репетировать, имея на руках только базу, а дальше постепенно добавляем рифы, партии ударных и так далее. К тому же у нас есть слова, которые поёт София. У каких-то текстов, которые мы даем ей, есть мелодия, у каких-то нет, так что ей приходится импровизировать. Иногда после двух дней репетиций ты понимаешь, что какие-то из твоих идей плохи, нужно всё изменить, а партитуры отправляются в мусорный ящик. Это всегда открытый процесс, мне интересно работать в коллективе, а не быть диктатором. У меня есть один проект под названием The New Ensemble, где я лидер, и мне приходится приносить с собой все партитуры и дирижировать, но это исключение. Во всех остальных группах я делю творческие обязанности с другими участниками, это делает музыку сильнее.

Звуки: Как вы пришли к идее использовать вокал в такой музыке? Это не совсем типично для фри-джаза.

Матс Густафсон: Тут всё дело в Софии, она уникальная певица. Она может петь в совершенно обычной "чёрной" манере, но у неё фантастический запас расширенных вокальных техник. И мне всегда было интересно вписать её в какой-то необычный контекст. Первоначально мы хотели создать группу вместе с Четилем (Kjetil Møster). Мы обсуждали эту идею годами, но так ничего и не вырисовывалось. А потом мы заговорили о Софии и всё вдруг сложилось. Расстроенная гитара, ударные – такая роковая ритм-секция, затем два саксофона, электроника и голос.

Звуки: Назовите самый странный инструмент, на котором вам приходилось играть, или может быть вообще немузыкальный предмет, звук которого пригождался вам в записи?

Матс Густафсон: Мне нравится исследовать звук, это часть той же идеологии, о который мы уже много говорили сегодня. Проблема с саксофоном в том, что поскольку я довольно хорошо на нем играю, то очень легко увлечься техникой, а это не всегда полезно. Иногда лучше записать, например, какой-нибудь электронный инструмент, которым труднее управлять. У меня много электронных инструментов с тач-панелями и триггерами, от них почти никогда нельзя добиться ровно того, чего ты хочешь, но легко получить интересный звук, который натолкнет на какие-то мысли. Я всегда ищу ситуаций, где результат может меня удивить, поэтому я начал 20 лет назад играть на электронных инструментах. Мне нравится время от времени вносить в музыку какие-то необычные элементы, хотя иногда бывает достаточно просто сыграть на саксофоне. В The End мы с самого начала думали о возможности использовать электронику – как шумовую, так и более традиционную. Теперь мне интересно посмотреть, как это сработает в туре, это ведь наши первые серьезные гастроли с этой пластинкой.

Звуки: В Москве вы обычно играете перед сидячей аудиторией. Нет ли ощущения, что что-то не так? Вы ведь частенько играете прямо-таки нойз-рок!

Матс Густафсон: О да, я всегда предпочитаю стоячие залы! Чем больше я гастролирую, тем сильнее чувствую недостаток физического контакта, если зрители сидят. Наша музыка очень телесная, её лучше слушать стоя, или вообще двигаться. Но как бы то ни было, я просто обожаю аудиторию "Дома" и вообще русских зрителей, это совершенно искренне, я тут не пытаюсь быть вежливым. Ваша аудитория всегда очень разнообразная – мужчины и женщины разных возрастов, это здорово. Всякий раз, когда я играю в России с The Thing, Fire! или другими проектами, я всегда получаю огромное удовольствие. Но надо бы поговорить с Кириллом, возможно на этот раз мы сможем избавиться от стульев!

Звуки: Вы же играли не только в Москве и Петербурге, как далеко вам удавалось заехать во время российских гастролей?

Матс Густафсон: С Fire! мы однажды были в Сибири, в городе… чёрт, как же он называется… Кемерово! И это было отлично! Отличная атмосфера, отличная публика! Мы были там два дня, и это было просто прекрасно. Полный зал, промоутер проделал отличную работу. Мы играли в Петербурге, Калининграде… еще в нескольких городах, названия которых я уже не помню. Но всякий раз это было здорово.

Mats Gustafsson’s THE END (Швеция – Норвегия)
Концерт проходит при подержке Посольства Норвегии в России и Посольства Швеции в России

Москва, КЦ "Дом"
15 апреля, 20:00