Jean-Michel JARRE  "Я хотел воздать должное тому, что электронная музыка уже неподвластна времени"

Минувшей осенью Жан-Мишель Жарр выпустил новый альбом, первую часть масштабного проекта "Electronica" под названием "The Time Machine", который отличается от всех предыдущих пластинок тем, что каждый трек записан в соавторстве. Разделить с Жарром муки (а скорее радости) творчества собралась пёстрая и разновозтрастная компания от Tangerine Dream и Пита Тауншенда (Pete Townshend) до Армина Ван Бюрена (Armin Van Buuren) и Gesaffelstein. И хотя от частой смены картинок порой начинается головокружение, нельзя не признать, что "The Time Machine" – лучшее, что Жарр сделал за последние 20 лет, в течение которых он мучительно занимался поисками нового звука. Во время визита Жарра в Москву (увы, концертов в этот раз француз не давал, а лишь ограничился автограф-сессией) мы встретились с ним и поговорили о технологии совместной работы, ретромании, пингвинах и компьютерных играх.

Звуки: Месье Жарр, первый вопрос, конечно же, будет о вашем недавнем альбоме, и больше всего меня интересует технология работы с соавторами. Электроника все же не очень коллективный жанр… Вы встречались с каждым из них лично?
Жарр: Да, это было одним из принципов этого проекта - собрать вместе музыкантов, которые в последнее время вдохновляли меня, независимо от поколения или стиля, и поработать с каждым из них лично – ездить к ним, общаться. Сейчас принято обмениваться файлами и указывать бесконечных "featuring" музыкантов, и мне этот принцип не слишком нравится – вы посылается файлы тем, с кем никогда не разговаривали, возможно, вы даже никогда не познакомитесь живьем, а делается это всё исключительно ради того, чтобы поставить известное имя на обложке альбома в маркетинговых целях. Я же хотел, наоборот, разделить творческий процесс с музыкантами, которые в течение сорока лет так или иначе ассоциировались с электронной музыкой, поделиться друг с другом ДНК. Электронная музыка сейчас везде и в то же время нигде, границ между живым и электронным звуком уже нет, это часть нашей жизни. Мне хотелось воздать должное тому, что электронная музыка уже неподвластна времени, и тем, благодаря кому это случилось. Если вы послушаете 30 секунд Моби (Moby) или Air, Massive Attack или Пита Тауншенда Pete Townshend из The Who, вы сразу определите, что это могли записать только они и никто больше. Это то, что я хотел показать в альбоме. Я написал всем, с кем хотел поработать, и все они согласились, чему я был крайне удивлен! На всю работу у меня ушло пять лет и в конце концов, у меня на руках оказалось два с половиной часа музыки. И я сказал себя "Да это просто невозможно впихнуть в один альбом!", вот почему я делю проект на две части. Первая вышла сейчас, а вторая появится осенью 2016-го.

Звуки: Но как именно шла работа, вы садились вместе в студии и начинали импровизировать с нуля, или же у вас были какие-то наброски?
Жарр: Я сочинил для каждого трека демо, базируясь на каком-то воображаемом представлении о каждом из этих артистов – ну, у всех нас есть какие-то образы любимых музыкантов в голове. Скажем, с Моби мне хотелось бы сделать вот такую вещь, это, кажется, соответствует его звучанию и т.д. С каждым из них мы начинали с такого демо, но там оставалось достаточно пространства для их работы. Я привозил им заготовку, мы немного работали вместе, а затем они присылали мне свою версию, которую я уже доводил до ума. Это все же мой альбом, и мне предстояло привести всё это к общему звуковому знаменателю. И кажется, это сработало.

Звуки: То есть немалая часть вашей совместной работы проходила именно в студии каждого из ваших "гостей", на их оборудовании и в привычном им окружении?
Жарр: На самом деле, не всегда. Иногда это происходило у меня в студии, иногда мы встречались в какой-нибудь из известных студий, например, мы провели немало времени в студии Paramount в Лос-Анджелесе – там мы писались, например, с Лори Андерсон и другими. А вот, например, с Моби или Air мы практически всё записали у них. В студии Пита Тауншенда мы записали гитары и вокал, а заканчивал работу над треком я уже у себя, в Париже.

Звуки: Вы же успели поработать с Эдгаром Фрёзе (Edgar Froese)?
Жарр: Да, всё правильно. Странным образом, до этого мы даже не были с ним знакомы. И вот я сел на поезд, поехал в Вену, потом пересел на машину и проехал 50 километров чтобы попасть в его домашнюю студию, куда приехали и другие музыканты из Tangerine Dream. И это было удивительное время, потому что мы моментально подружились. Мы сели в студию, и поскольку у Эдгар не знал, что я ему собираюсь предложить, то в качестве приветственного жеста он показал мне версию "Oxygene", которую записали Tangerine Dream. Это было так мило! Потом мы отлично поработали, и когда я уже собирался уезжать, жена Эдгара сказала мне: "Ты даже не представляешь, как много для него значит то, что ты приехал сюда и побыл с ним и с группой". Через несколько недель Эдгара не стало, и этот трек для меня очень много значит. Это ведь последняя композиция, где поучаствовали Эдгар Фрёзе и Tangerine Dream, так что первую часть альбома я хочу посвятить ему.

Звуки: Какое впечатление на вас произвели остальные участники группы, например, Ульрих Шнаусс (Ulrich Schnauss)? Вы знакомы с его сольными работами?
Жарр: Да, я слышал его пластинки, и у него очень яркая, интересная музыка. Отличный композитор!

Звуки: Насколько глубоко вы вообще заходите в исследованиях современной электроники, вы слушаете, например, релизы с маленьких лейблов?
Жарр: Да, я слушаю огромное количество новой музыки! И пластинки с маленьких лейблов, и совсем новичков. Ужасно жаль, что я не так много знаю о русских музыкантах, я уверен, что у вас полно интересных диджеев и продюсеров, и я хотел бы узнать о них больше и может быть поработать вместе или попросить кого-то сделать ремикс. Но меня всегда поражает, что молодые электронщики часто знают меньше артистов своего поколения, чем я. В общем, я очень глубоко погружен в современную электронику.

Звуки: Как вы относитесь к нынешней ретромании? К тому, что молодые музыканты покупают модульные синтезаторы и записывают музыку, которая напрямую уходит корнями к тому, что вы делали в семидесятые?
Жарр: Это непростой вопрос. Любой скрипач непременно скажет вам, что его главная мечта – поиграть на скрипке Страдивари. Но мы же не называем это ретроманией, правда? Просто Страдивари знал, как сделать звук скрипки особенным, и пока ничто его инструменты заменить не может. То же и с аналоговыми синтезаторами. Для меня VCS3 или Memory Moog - как скрипка Страдивари. При этом я обожаю цифровое оборудование и софт, в последние 5-6 лет цифровые синтезаторы наконец могут на равных состязаться с аналоговыми в теплоте звука, на это ушло много времени. Но это всё равно разные вещи. Возьмем, к примеру, Native Instruments. С помощью их синтезаторов, такие как Kontour, Rounds или Massive, вы можете сделать много такого, чего не когда не сделаете на Moog Modular. Но и на Moog или ARP2500 вы можете записать что-то, чего никогда не сделаете на компьютере. Поэтому всё зависит от того звука, который вы хотите получить. Но то, то молодежь чувствует связь с историей электронной музыки – это определенно здорово.

Звуки: А как вы относитесь к винилу, продолжаете собирать пластинки или перешли на цифровые носители?
Жарр: Да, я обожаю винил! Но и против цифры ничего не имею. Для меня существуют винил или файлы для скачивания, а вот CD для меня просто перестал существовать. Кроме этого, я много чего слушаю на Soundcloud. Не скажу, что это лучшая в мире платформа, то там много отличной музыки.

Звуки: В одном из интервью вы сказали, что электронная музыка ничего не почерпнула из англоговорящих стран и что она принадлежит континентальной Европе…
Жарр: Я скорее имел в виду американский поп. Но да, я считаю, что электронная музыка родилась в континентальной Европе и в России. Я имею в виду Льва Термена, который был одним из первых в мире электронщиков. Когда он работал на советское правительство, он создал один из первых синтезаторов, Термен в результате оказал большое влияние на Роберта Муга. Началом электронной музыки были немец Карлхайнц Штокхаузен, француз Пьер Шаффер, а потом электронная музыка захватила мир. А вот рок-н-ролл был этнической музыкой родом из Америки, которая тоже захватила мир. Но электроника уходит корнями в классическую традицию Европы, эти длинные композиции не имеют ничего общего с трехминутными американскими поп-песнями.

Звуки: Но мой вопрос состоял вот в чем: насколько вы укоренены не просто в европейскую, а именно во французскую культуру? Есть ли в вашей музыке в частности и в электронике вообще некий национальный корень, или же она изначально планетарна и космополитична?
Жарр: И то, и другое. С одной стороны, у меня к музыке импрессионистский подход, который, конечно, родом из моей страны. Есть преемственность между Равелем и Дебюсси, потом тем, что делал я, а затем – к примеру, Air или M83. Для всех нас мелодия – важнейшая часть музыки, а не просто малозначимый элемент. Но в то же время, я всегда считал, что электронная музыка абсолютно универсальна, это не просто один из жанров как панк, хип-хоп или рок, это подход к композиции, в котором музыка состоит из звуков, а не только из нот.

Звуки: Давайте поговорим о визуальной стороне вашей музыки. Все знают ваши шоу, но мало что известно о ваших видеоклипах. При этом очень многие знают ваши композиции не в последнюю очередь благодаря клипам. Вот, например, про "Oxygene 4" многие скажут "а, это где пингвины!". Какова история этого видео, оно же появилось значительно позже, чем музыка?
Жарр: Да, мы тогда переиздавали альбом, потому что я менял рекорд-компанию, и я задумался о том, как мы можем освежить эту историю. И этот клип я сделал сам. Я пытался найти что-то с глубоким смыслом, но в то же время смешное. И тогда мне пришла в голову идея с пингвинами – с одной стороны, это было высказыванием об окружающей среде и экологии, но в то же время это было забавно. Тут всё сошлось – тогда это было как котики с огурцами сегодня.

Звуки: Говоря о забавном, вы слышали, как ваши треки переигрывались в компьютерных играх восьмидесятых для ZX Spectrum и так далее? Мне кажется, эти восьмибитные версии тоже принесли вам немало юных слушателей.
Жарр: Да, я конечно слышал всё это, и они просто отличные! Я вообще всегда гоняюсь за разными экзотическими версиями своих композиций. Я просто обожаю эти андерграундные lo-fi каверы!

Звуки: Когда вы были в Москве с юбилейным туром к "Oxygene", вы также говорили, что собираетесь записать что-то вроде продолжения этой пластинки, такой аналоговый электронный альбом на старых синтезаторах. Какова судьба этого проекта?
Жарр: Время очень быстро бежит, и до всех идей просто руки не доходят. Пять лет я был занят этим проектом, где электронный звук используется примерно на равных с цифровым. Но я хочу однажды записать что-то вроде сиквела к одной из своих старых работ, сделать пластинку целиком на двух синтезаторах и одной драм-машине, на которых я делал "Oxygene". По крайней мере, попробовать и посмотреть, как пойдет. Это очень интересный опыт. Вообще, я хочу дать молодым музыкантам один совет. Сегодняшние технологии дают вам ощущение, что вы можете всё. Но плагины выходят с такой скоростью, что сегодня утром это новинка, а завтра утром она уже уйдет в историю, и всё время уходит на то, чтобы осваивать новые программы. Поэтому возьмите один плагин или один синтезатор и ограничьтесь им одним месяцев на шесть, исследуйте его. Ограничения часто оказываются ключом к творчеству, к музыке.

Звуки: Ну и напоследок, назовите пожалуйста три ваши любимые пластинки на данный момент?
Жарр: Мне очень нравится последний альбом Blanck Mass, это участник группы Fuck Buttons. Потом "Coupterpoint" Николя Годэна (Nicolas Godin), очень интересная пластинка, которая вдохновлена Бахом. И, пожалуй, недавний Deadmau5, я его большой фанат, мне кажется, он отличный музыкант.

Альбом "Electronica 1: The Time Machine" вышел 16 октября