Александр ЗАЙЦЕВ  "Когда мы делали альбом с Барецким, многие были уверены, что мы должны Стасу денег"

После ухода из СБПЧ Александр Зайцев погрузился в интенсивную и более-менее индивидуальную деятельность. В конце 2013 года у него вышел дебютный альбом, "AZ", состоящий из дюжины симпатичных, во многом спонтанных записей, сделанных при помощи синтезатора Monomachine (сейчас это его основной инструмент в студии и на концертах). Александр выступает в клубах, на небольших фестивалях, арт-площадках, и в последнее время все больше как соучастник, — например, электронного дуэта ADDZ, с Дмитрием Дубовым из Fizzarum, или импровизационного трио The Tune, с Ильей Белоруковым из Бензольных мертвецов и Юлей Накаряковой из Лемондэй. В мае при участии фотографа Анастасии Цайдер на Tumblr был запущен аудио-визуальный проект Age of Mercy ("Эра милосердия") — местами абстрактная, местами конкретная электроника в сочетании, как говорят сами создатели, с несуществующим советским нуаром. Вдобавок, вместе с Федором Веткаловым (Xi Zhuang), на лейбле Tastes Differ Александр выпускает специфическую музыку, которую сложно протегировать чем-то еще, кроме как electronic и Russia, — музыку для нашей электронной сцены, в общем-то, ни на что не похожую.
В прошлую субботу обновленный состав The Tune выступал в клубе Place, и в связи с дебютом Юли Накаряковой к названию группы было добавлено окончание "3.0". Сам концерт был похож скорее на мини-фестиваль, причем достаточно экзотический: The Tune вышли где-то посередине между Пустоцветом и Утроворту. Все это было связано с выпуском сборника стихотворений Франца Кафки — его встревоженный лик весь вечер маячил на экране за спинами музыкантов. Звуки поговорили с Александром перед концертом.

Звуки: Ты довольно долго как будто избегал вокала. Почему решили Юлю пригласить в The Tune?
Александр: В определенный момент мне показалось, что не хватает солирующего инструмента. Мы подумали, что можно использовать какой-то инструмент, а можно голос. И так как Юля Накарякова — моя хорошая знакомая, я ей предложил попробовать. Мы до этого с Ильей Белоруковым вдвоем выступали, потом с Сашей Захаренко, бывшей барабанщицей СБПЧ, потом с Псом (Евгений Гудков, Пес и группа), он на барабанах играл. И постепенно пришли к идее солиста.

Звуки: Но до настоящего момента это были как бы поиски?
Александр: И сейчас поиски. У нас нет задачи какую-то группу успешную создать, это для нас эксперимент. В The Tune все три участника имеют совершенно разный бэкграунд, совершенно разные цели, задачи и опыт. Интересно найти какое-то новое пересечение. Мне всегда это интересно было — что-то другое попробовать. Понятно, что Юля больше в нише, скажем так, андеграундного попа работает. Илья, например, занимается современной импровизационной музыкой. А я всегда занимался тем, что называют IDM, хотя я не люблю это определение… В The Tune все оказываются в неуютной для себя атмосфере. С другой стороны, нет задачи специально создать человеку некомфортные условия. Скорее вызов некий возникает, — вот у Юли, когда она поет — аккомпанемент всякий раз новый, или у Ильи, — он вообще-то впервые за барабанами оказался.

Звуки: И вы целенаправленно уходите в атональность и дисгармонию?..
Александр: Первый наш разговор с Ильей был как раз о том, что интересно создавать гармонию и деконструировать ее разным способами — одним способом разобрать, другим собрать. И вот эта игра, когда ты создаешь, деконструируешь и снова создаешь, но немного по-другому, — самое интересное.

Звуки: "Эра милосердия", которую ты недавно на "Электро-Механике" представил — это тоже своего рода импровизация?
Александр: Ну, здесь, конечно, другая, гораздо меньшая степень импровизационности. Хотя, если оглянуться назад, то и у СБПЧ, и у Елочных игрушек все это было. С тех пор, как мы отказались от компьютеров, — наверное, где-то в 2005 году, — никогда не играли одни и те же треки одинаково.

Эпизод из "Эры милосердия"

Звуки: А почему там кадры именно из "Агента национальной безопасности"?
Александр: Это почти случайно получилось. Настя Цайдер скучала по Питеру и переснимала знакомые места, которые видела в сериале, с монитора, и оказалось, что это сочетается с той музыкой, которую я ей записывал. Я не знаю, как это в музыке выражается, мне сложно оценить, но мне кажется, что произведение искусства должно быть не полностью элитарным, высоким, не полностью придуманным, контролируемым. Оно должно быть многогранным, какие-то нужны и низовые отсылки. И в то же время искусство не должно становится китчем. И мне кажется, Настя смогла это сделать — взять такой материал, на который обычно снисходительно смотрят, и создать такие кадры, такие ракурсы, которые, может быть, даже не предполагались оператором — увидеть это как несуществующий советский нуар.

Звуки: Ты говорил, что ушел из СБПЧ, чтобы попробовать заняться вещами, которые сложно реализовать в рамках группы. При этом у тебя в последнее время все чаще возникают какие-то коллаборации.
Александр: Да, смешно, я с одной стороны и не хотел бы никаких коллабораций, а с другой, они все равно как-то складываются. Во-первых, сейчас если я с кем-то играю, то потому, что имею возможность очень много самостоятельно работать. Без этого я бы точно ни с кем играть не стал. Когда я написал много, я вижу, как это может меняться, двигаться. Во-вторых, речь все-таки едет не столько о группе, сколько о возможности поработать с человеком, который видит все в совершенно другой перспективе. Все-таки когда рок-группа собирается — это, скажем, четыре человека, которые хотят быть популярными. Ну, то есть у них хотя бы это общее. Или великими, я не знаю...

Звуки: У вас с Ильей Барамией, в самом начале, разве не было таких же амбиций?
Александр: Нет, у нас никогда не было таких амбиций. Мы поздно начали заниматься музыкой, в 25 лет.

Звуки: Это разве поздно?
Александр: Ну, конечно. Надо в 15, 17, 19 лет начинать, — как раз, когда ты хочешь весь мир покорить или там доказать что-то всему миру. А мы смотрели, — что вот это сделано так, а это так, и можно ли нам как-то между этим пройти. То есть это немножко другая мотивация. Нас часто в интервью спрашивали — ну, вот вы теперь популярны, — вы же популярны?.. Мы говорили — не знаем (смеется).

Звуки: Это ты уже про СБПЧ?
Александр: И про Елочные игрушки. Мы с Ильей Барамия всегда спокойно жили. Какие-то люди нас знали и те вещи, которые мы хотели делать, мы делали. Этот уровень известности нас вполне устраивал. Я помню, когда мы приехали в 2000 году в Лондон, там как раз группа Fizzarum тоже была с промо-туром, у них альбом выходил на Domino, и какой-то журнал английский, вроде бы Dazed & Confused, опубликовал статью про "Русское вторжение". Но это попытка описать внешнюю сторону, изнутри все не так. Мне всегда музыка была интересна тем, что ты можешь написать что-то свое, ни на кого не похожее, попробовать сделать все не так, как кто-то делает, соединить все так, как никому больше в голову не приходит, и может быть какое-то новое настроение получить с помощью этих комбинаций. Когда такое случается, — это такое ощущение, которое важнее, наверное, чем популярность.

Трек с дебютного альбома Александра Зайцева, "AZ".

Конечно, когда мы только начинали в 97-м году, — если бы мы пришли к какому-то музыканту в Питере, сказали бы, что вот мы хотели бы с вами что-то сделать, над нами бы рассмеялись. А когда у нас была уже репутация музыкантов, которые в Европе издаются, в Америке издаются, нас уже более серьезно воспринимали.

Звуки: То есть для тебя это в первую очередь профессиональные выгоды?
Александр: Да. И клубы к нам с большим вниманием и интересом прислушивались. Мы, например, когда говорили, что в следующий раз хотим совсем новые вещи сделать, с новым вокалистом, спрашивали — можно мы не только с Мишей Феничевым (вокалист 2H Company, Есть Есть Есть) приедем, а привезем еще одного человека? Нам говорили — хорошо, мы вам доверяем, делайте. Так мы впервые Кирилла (Иванова, СБПЧ) привезли в Москву выступать, на фестиваль Avant и на "Нашествии". Понятно, если бы мы были совсем неизвестной группой, нам бы, наверное, не дали такой возможности, и неизвестно как бы проект СБПЧ развивался.

Звуки: Это был риск?
Александр: Конечно. Но мы верили в это, мы этого хотели. Мы говорили организаторам, что можем просто сыграть привычный концерт, но нам кажется, что новое будет интереснее. И некий наш вес — условный, символический — делал возможным такое. Сейчас, когда я опять начинаю все с нуля, я, конечно, не могу на такое отношение рассчитывать.

Звуки: Ну, в скобках же пишут, кто такой Александр Зайцев…
Александр: В скобках чего только не пишут. Вся энергия из этих скобок утекла уже давно. Все снова, с начала. Хотя и предыстория не всегда помогала. Когда мы делали 2H Company, нам все говорили — вы сошли с ума, найдите себе репера с читкой, который будет по-французски читать, что-то шикарное, — это типа соответствует тому, как умная электроника должна развиваться. Мы сказали — нет. Потому что, когда Миша нам прочитал "Майора Паранойя", "Семь жизней" первый раз — в студии, под примитивный бит, — мы поняли, что точно хотим это сделать. А нам говорили, что нас перестанут слушать. Очень жесткая была реакция, причем, тех людей, которые Елочные Игрушки слушали. Но мы сказали: ну и ладно, зато мы в это верим. И сделали. Потом достаточно много людей услышали и оценили. Совсем другая история была, когда мы со Стасом Барецким альбом делали, когда многие — даже наши друзья — были уверены, что мы должны Стасу денег, поэтому пишем ему минуса. Все это вызвало сильное сопротивление. Да и с Кириллом, в общем, то же самое было.

И это опять же не было вопросом популярности. Я помню, у нас был как-то тур по Англии и мы сидели в пабе, в Кембридже, перед концертом, а в колонках играла группа Moloko, они только что альбом выпустили. И вот ты сидишь где-то в Англии, слушаешь и понимаешь, что это — новая музыка, вообще новая. В ней довольно необычные аранжировки, и она при этом крутая, и ее еще и в пабе играют. То есть ты заходишь и не Наше радио слушаешь, а какую-то необычную музыку, очень хорошие песни. И вот мне тогда очень захотелось сделать что-то такое, но русское, чтобы в этом была необычная аранжировка, необычный саунд, но чтобы одновременно это были какие-то вещи, которые ты хочешь переслушивать. Все-таки экспериментальная музыка — это специфическая такая вещь, и не многие ее воспринимают. А когда есть песня, то это совсем другая степень сопереживания, что ли. Вот и мне хотелось такое, и я даже представления не имел, что бы мы могли такого сделать, просто было вот это ощущение. И поэтому когда Миша пришел с этими текстами и просто стал читать в студии, стало понятно — так вот же оно! Оно совсем другое, конечно, это все-таки не настолько поп, это новое, необычное и свое. Нам некогда было думать, кто это издаст, кто слушать будет, потому что мы просто хотели это делать и все, — мы сидели и делали.

Мне кажется, каждый творческий человек должен что-то создавать, что кроме него никто не создаст. Вот почему, спрашивают, у вас такой странный звук? Потому что я это слышу, потому что я не слышу, как другие это слышат! Я и с Ильей Белоруковым познакомился больше потому, что это человек, который… Ну, вот я его иногда спрашиваю, почему ты именно так играешь, ведь мог бы сыграть иначе, и получилось бы эффектнее. А он говорит — так уже было сыграно кем-то, поэтому даже если это здесь удачно, я так не буду делать, потому что мне интересно сыграть так, как никто еще не играл.

Звуки: Но ведь можно стать заложником этого, заиграться.
Александр: А мы и есть заложники этого, что тут скрывать (смеется). Нет, ну а кто-то, наоборот, на это внимания не обращает и хочет написать песню, которую все будут слушать. И это тоже хорошая амбиция, и, может быть, даже более сложная. А Юлю позвали, чтобы проверить, не слишком ли мы заигрались.