Ирина БОГУШЕВСКАЯ  Тест-драйв нового альбома с Ириной Богушевской

Развивая идеи "Саундчека", проходящего на Звуках.Ру уже не первый раз, мы наконец перешли в новую фазу. Суть "Саундчека 2.0" - в том, что мы не просто слушаем разную музыку на разной аппаратуре, оценивая их (аппаратуры и музыки) достоинства и недостатки, но делаем это с участием самих авторов музыки. А непосредственным объектом исследования становится новый музыкальный материал, готовящийся к выпуску в данный момент. Наш интерес состоит в том, чтобы постараться залезть в "кухню", посмотреть на то, как выглядит рабочий материал (пусть и близкий к завершению), и как он видоизменяется на этой стадии. Сведение альбома – процесс итерационный: послушав несколько пробных версий, автор почти наверняка захочет вернуться в студию, чтобы в очередной раз подкорректировать песню – прибрать барабаны, изменить обработку на вокале, придать объема струнной секции и так далее. И, разумеется, нет ничего интересней, чем наблюдать за реакцией автора на свои собственные записи.

Договоренность о "Саундчеке" с певицей Ириной Богушевской, была у Звуков уже давно, но первая часть наших посиделок случилась внезапно. Телефонный звонок от Иры: "У меня на руках премикс песни "Тростник", давайте послушаем?" - и вот мы уже мчимся в салон Burmester, ставший постоянным полигоном для наших экспериментов.

"Тростник" - песня сложная. С одной стороны, это - вполне характерный для Богушевской лирический номер с изящной аранжировкой (флейта, виолончель, кларнет), с другой – в песне есть хорошо заметный нерв, эмоциональное напряжение. Вдобавок к этому, песня вполне может стать радио-синглом, что еще усложняет задачу сведения (для радио, впрочем, всё равно делается отдельный микс, речи о котором пока нет). Именно этот дуализм – "лирика против нервного напряжения" и есть главный предмет споров между Ириной и её звукорежиссером Сергеем Большаковым. В переводе на проблемы технические – главный вопрос в том, как обрабатывать вокал. "Сергею хотелось, чтобы в вокале был полет,- рассказывает Богушевская, мне – чтобы плотность и весь нерв, как он был записан".

Роль звукорежиссера в создании пластинки – куда выше, чем кажется человеку, не вхожему в музыкальную кухню. Регулируя баланс инструментов, панораму и обработки, можно менять трек до неузнаваемости – в одном варианте сведения песня может зазвучать как напористый рок-боевик (больше ритм-секции, "мяса"), в другом – как нечто легкое и воздушное, почти бестелесное. Звукорежиссура – процесс творческий, недаром имя звукорежиссера часто указывается на пластинке рядом с авторами. Но ответственным за конечный продукт всё равно остаются музыканты – это их песня, поэтому они хотят получить звук, максимально похожий на тот идеал, что звучит в их головах. И чтобы добиться этого от звукорежиссера, главная трудность – объяснить ему словами, чего от него хотят, описать свой идеальный трек так, чтобы звукорежиссер смог перевести эти слова на язык компрессии, реверберации, баланса инструментов и прочих понятий из лексикона точных наук.

Слово самому Сергею Большакову:
"Влияние звукорежиссера на конечный продукт не надо недооценивать и не надо переоценивать. Обычный человек думает, что звукорежиссер не делает почти ничего, а музыкант часто считает его последней инстанцией – что бы там ни было сыграно, звукорежиссер может всё исправить. Истина где-то в середине. Я слушаю трек, каким он был записан, и пытаюсь подчеркнуть эмоцию, которую в нем вижу, это ведь не просто ноты, это эмоция музыканта. Автор – первоисточник, он закладывает в трек настроение. Но тут у каждого своё видение, и бывает так, что моё видение оказывается не таким, как у музыканта, вот в "Тростнике" моё видение с Ириным не совпало. Другое дело, что в результате таких несовпадений могут рождаться интересные прочтения – музыкант видел трек как балладу, звукорежиссер свел его как рок, а музыканту в результате понравилось.

Основная фишка работы с артистом – понять язык, на котором он разговаривает. Музыкант, например, говорит "мягко", но ведь каждый под этим имеет в виду что-то своё. И понять, чего хочет каждый музыкант, можно только в результате долгой работы и разговоров. Один просит сделать трек "более струящимся", другому нравится объяснять цветами, а моя задача понять, как это перевести на язык действий. Часто микс одного трека меняется по итогам разговоров о других, я просто понимаю, что артист тогда, раньше, имел в виду. Нужно понимать, какие музыкальные вещи создают ощущение агрессивности, напряженности…"

Первый микс "Тростника", который мы принесли в салон, что называется, "капризничал". На каждом комплекте аппаратуры песня звучала по-своему, и ни один из вариантов не казался идеальным. На паре "Hegel – System Audio" песня звучала чересчур размыто, терялся тот самый нерв. “Plinius” отлично подчеркивал барабаны и гитару, но общая картинка будто бы разваливалась на составляющие. Ира мрачнела, охала, хваталась за голову и отпускала экспрессивные замечания вроде «Ну зачем здесь delay??! Он же всё ломает!". Когда дело дошло до Burmester Сlassic, певица было сменила гнев на милость, но все же отозвалась об этом звучании с опаской: "меня будто бы кладут на операционный стол и смотрят под микроскопом".
Тем не менее, в поцессе прослушивания Ириной были приняты несколько важных решений: "освободить" вокал, снять с него delay, "раскрыть" звучание инструментов, находящихся в среднем диапазоне. Но насколько эта задача вообще реализуема?..

В общем, первым премиксом Богушевская осталась отчаянно недовольна. Нам, слушателям, главным минусом этой версии показалось то, что вокал и впрямь звучал совершенно отдельно ото всей остальной аранжировки, он будто бы жил в своём сбственном акустическом пространстве. И если его явное преобладание над инструментами было авторской задумкой, то ощущение искусственности и отделенности его от всего остального явно коробило. "Вряд ли нам удастся найти компромисс",- грустно написала Ирина вечером в своём блоге. - Будем искать новую обработку, если она там вообще нужна".
Диалог с Большаковым поначалу шел тяжело, Ирина даже предложила звукорежиссеру сделать два диска "с моими миксами, и его миксам", но Большаков отказался. "Это будет интересно максимум десяти людям. Да и у меня нет цели кому-то что-то навязывать, нет моих миксов и Ириных миксов, просто иногда сложно понять, чего хочет артист", - говорит Сергей. Однако работа, пусть с нервами и боями, неумолимо двигалась вперед.

Через неделю Ира появилась так же спонтанно - на этот раз в компании гитариста Николая Сарабьянова. Вооружилась для прослушивания уже несколькими песнями: Все мы их слушать не будем, многие попросту недоделаны. Но, по-моему, уже гораздо лучше!".

"Тростник" будто бы преобразился. Ощущения искусственности в вокале как не бывало, да и радикальные различия при переходе от системы к системе чудесным образом исчезли. "Вот"!, - заулыбалась Ира. - "Мы почти полностью убрали обработки - и всё зазвучало!".
"У Иры есть одна особенность пения,- раскрывает секреты кухни Большаков, - Она очень динамично поёт, у неё очень много громкостных перепадов, которые я сначала решил компенсировать компрессором. Но её динамический диапазон настолько широк, что компрессор начинает вместе с громкостью менять её тембр. Поняв, что мы потеряли тембр, я принял другое решение: убрал компрессор и решил все тихие места вытягивать вручную. Это очень кропотливая работа".

Краеугольным камнем второго дня наших экспериментов стала песня "Шелк". В ней тот самый условный антагонизм музыканта и звукорежиссера проявился еще сильнее. <>"Шелк" - еще одна лирическая вещь, но аранжированная при этом достаточно экзотично – этническая перкуссия, басовое соло, вокруг которого будто бы летают разные партии вокала. "Это примерно восемнадцатый премикс, - рассказывает Ирина. - Мы тоже здесь имели сложную ситуацию с той картинкой, которая была у нас, и той, что была у Большакова. Он увидел эту песню как традиционный "медляк" с ярко выраженным малым барабаном. Литавры были как из оркестра Большого Театра, жирный большой бас... В общем, картина была полностью противоположна той, какая была у меня в голове. А я видела эту вещь как медитацию, но с каким-то динамическим развитием. Проблема конечно была в том, что Антоха (барабанщик) сыграл эту вещь по-другому, взял палки вместо щеточек".

Комментирует Сергей Большаков: "Изначально при записи этого трека была допущена некорректность, ошибка. Все было сыграно более агрессивно, чем нужно. А при записи музыканты в адреналине таких вещей часто просто не замечают – видимо в тот момент, когда все играли, всем казалось что это надо исполнять так. А дальше возникла проблема – сделать активную игру мягкой уже непросто, тут уже идут фокусы – громкость, частотные характеристики. Чтобы психологически инструмент стал мягче, с него нужно срезать высокие частоты. Тут нужно использовать логику человеческого восприятия и пытаться создать иллюзию того, что инструмент играет мягче".

Хотя "восемнадцатый микс" звучал в самом деле здорово, и даже Ира уже реагировала на него в целом позитивно, на "Плиниусе" вдруг обнаружился странный артефакт: у Тома, который и отвечал здесь за этнический медитативный ритм, вдруг обнаружилась совсем не нужная здесь низкочастотная составляющая. Ритм звучал как надвигающийся поезд, оставляя позади и голос, и струнные, и гитару. Burmester был по-прежнему точен к отдельным деталям (вдруг становился заметным как под лупой тикающий хэт), Plinius особенно хорошо воспроизводил гитару, подчеркивая высокочастотные гармоники. Слушая трек раз за разом, переходя от системы к системе, Ира всё больше уходила в себя, отпуская рассеянные замечания: "как-то тут много возни в ударных всё равно…"... Николай всё больше улыбался и происходящим, похоже, был доволен: "Здесь звук более объемный и саб-бас такой, что прямо ах!"

Песня "Гость", написанная Ириной для кинофильма - не просто лиричная, но прямо-таки печальная. Вокал ведет диалог с кларнетом и виолончелью, гитара звучит легко и воздушно, а вот ритм-секция – мощная и тягучая. Звук в целом всем нравится, но возникают споры по поводу косметики: "во фразе "гость мой нежданный" вокал немного проваливается, надо гейном вытаскивать или обработку какую-то вешать, там спето более камерно, Большаков всегда с этим мучается". На "Бурмистре", который в целом дает куда более сдержанную и корректную картинку, чем "Plinius", неожиданно расцветает яркими красками бас.

"Сндаловый пепел" имеет все зачатки стадионного "зажигалочного" рок-хита. Колдплеевские клавиши и битловская фуззованная гитара. Эту вещь стоит играть на концерте последней, публика будет в экстазе. "Эта песня еще не произошла",- спорит с нами Ира. - "Вокал здесь вообще нетронут, и баланс инструментов пока не найден". Надо сказать, за исключением пары косметических моментов (в паре мест чересчур агрессивный бас), звучит всё замечательно. Главный вопрос - в том, куда эту песню теперь вырулит: появится ли здесь стадионная масштабность, или эта вещь, напротив, станет более изящной и камерной. Вот вам идеальный материал для звукорежиссерского творчества!
"У этой вещи было два варианта, в одном было спето нагло и он назывался "мясо", в другом наглости не было, он назывался "овощи". Вот это - "мясо с овощами". Но никак не могу придумать, как обрабатывать там вокал", - рассказывает Ирина.

Наконец, звучит "Слушай меня" - головокружительный позитив, которого, честно говоря, после обилия лирики очень хотелось. Крым, тёплая августовская ночь, цикады, тихое море и портвейн "Массандра". Лето – не такое, как есть, а такое, как должно быть. Здесь главные аранжировочные виньетки – всё та же винтажная электрогитара битловского тембра и ужасно красивый и тёплый родес. "Я сегодня изобрела термин "подсознательный акустический комфорт", - радуется Богушевская. - часто говорят "здесь барабаны кривые, давайте сделаем их потише", а подсознательный акустический комфорт нарушается! Так вот, на Burmester все погрешности воооот-такие!" (широко разводит руками). "А не напихать ли туда сверчков? Дайте подумать... Нет, если напихаем, получится совсем музыка из фильма, лучше пусть слушатели представляют себе их сами".

Расходились все с улыбками на лицах. Неделя между первым и вторым прослушиванием явно не прошла даром.
Теплая компания музыкантов и слушаелей благодарит салон Burmester за эксперимент. Возможность услышать прекрасную музыку Ирины Богушевской на стадии изготовления - сама по себя подарок. Мы рады, что этот опыт оказался ценным не только для нас, но и для музыкантов.