NICK CAVE & The BAD SEEDS  Пилите, Шура, пилите!!!

Можно только догадываться, в скольких репортажах о московском концерте Ника Кейва (Nick Cave) будет обыгрываться гайдаевский вопрос "Ты зачем усы сбрил, дурик?". Но от этой шутки, кажется, никуда не деться - в столицу худрук The Bad Seeds прибыл без ставшего за два года привычным атрибута. Следить за превращениями Кейва всегда было интересно, а с недавних пор стало еще и забавно. В нагрузку к гусарским усам, разудалому альбому "Dig, Lazarus, Dig!!!" и отвергнутому сценарию к сиквелу "Гладиатора" лейбл Mute подбросил дополнительный повод для невольной улыбки - сборник клубных ремиксов (!) на песню дочернего кейвовского проекта Grinderman "No Pussy Blues". В которых, заметим, вокал австралийца сидит как влитой. Потому он и Кейв, что в нем на равных правах уживаются великое и смешное, высокое и пошлое. Что лишний раз подтвердил прошедший концерт.

Несмотря на богатую дискографию, в нынешнем туре The Bad Seeds играют один и тот же набор из полутора десятков песен (вот он, если вам интересно), перетасовывая их как колоду карт. На прошедшем неделю назад "T in the Park" группа начала сет с "Papa Won't Leave You Henry". В Москве "право первой ночи" было отдано упадочному блюзу "Tupelo", а "Папа" был благоразумно задвинут в середину программы и стал одним из главных хитов вечера.

На сцене шестеро музыкантов не считая фронтмена, и иногда складывается впечатление, что это бродячий оркестр, собранный не столько исходя из профессиональных потребностей, сколько по принципу "Пусть будет, с ним веселее". Наиболее комфортно чувствует себя нынешний "капо режиме" Кейва Уоррен Эллис (Warren Ellis). Возможно, свои коррективы в саунд этого биг-бэнда вносит традиционно далекая от идеала акустика "Б1", но группа звучит неровно, с перепадами - то чересчур расхлябанно, то наоборот, исступленно и почти остервенело, как будто играет на идущем ко дну корабле. "Stagger Lee" попадает в эмоциональный пик, а, скажем, "The Mercy Seat" - в "яму", и из яростного монолога осужденного на казнь превращается в покаянную человека, лежащего на смертном одре. Но недостатки "семенам" в большинстве случаев удается обратить в достоинства, и своеобразная манера Кейва даже не проговаривать, а проборматывать часть текстов, заменяя на ходу слова, становится элементом шоу.

Об эгоизме Кейва, который хоть и приглашал в свой коллектив больших творческих людей, правил в нем все равно единолично, сказано немало слов. Так вот, авторитарный режим Ника распространяется не только на музыкантов, но и на зрителей. Фактически его концерт - это шоу хорошего рассказчика, который ни разу не дает себя перебить и все время напоминает, кто в зале главный.
Кейв бесцеремонно и одновременно изящно выпроваживает фотографов со словами "Все, прощайте". Кейв носится по сцене, швыряет на пол пиджак и жилетку и жестами пианиста-эксцентрика срывает с перфорированного железного пюпитра какие-то листки. Кейв (вот признак ораторского мастерства) выбирает из толпы человека и обращается к нему, но в то же время вовлекает в представление всех остальных. Кейв принимает из зала розу, и не совсем понимая, что с ней делать, затыкает ее за пояс. Кейв даже интересуется у пришедших, что бы они хотели услышать, но исполняет все равно то, что хочется ему. "Что-то Вы заказываете? (неразборчивый диалог со слушателем) - Но мы никогда не играли ее живьем. Это очень мило с вашей стороны, что вы ее помните. Она что-то вроде карлика среди гигантов нашего репертуара". Исключение делается только для "Straight to You", укороченной на один куплет. Последний раунд Кейв у публики также выигрывает. После первого анкора часть зрителей, то ли постеснявшаяся заглянуть в сетлист заранее, то ли твердо уверенная в том, что больше одного "биса" не дают, двинулась к выходу, не застав еще одно появление The Bad Seeds и трогательную "Lucy". А развязкой стала исполненная незадолго до финала "We Call Upon the Author", в которой автор натурально объяснился, представ не героиновым божком и не меланхоликом за фортепиано, а, очень может быть, самим собой, человеком, каждый день отправляющимся в офис писать песни. Потому что есть такая профессия.