BOHREN & DER CLUB OF GORE  Сны о чем-то медленном

Как и ожидалось, на концерте Bohren Und Der Club Of Gore в "Доме" собрался аншлаг. Если придя вовремя еще можно было урвать сидячее место (зрители все-таки распределились по двум дням, тем более в субботу помимо "Боренов" ожидался еще один участник), то уже минут через двадцать после заявленного начала набился полный зал - затарившись напитками, все расселись по местам и принялись разглядывать сцену. Bohren Und Der Club Of Gore играют, как известно, в полной темноте, так что предконцертная пауза была по сути единственным шансом внимательно разглядеть антураж и музыкальную утварь.

Самая загадочная деталь сцены - развешенные в нескольких местах девайсы, напоминающие средних размеров боевые снаряды - не то микрофоны, не то чудаковатый предмет перкуссии. Однако, как только группа появляется на сцене (с дежурным получасовым опозданием) всё оказывается куда прозаичнее - это лампы. Все-таки чтобы играть, нужно хоть немного видеть собственный инструмент, и эти чудные аппараты светят музыкантам на руки. Эффект красивый - на сцене царит мистический мрак, света хватает ровно настолько, чтобы различить тёмные силуэты, к тому же загадочная подсветка то и дело меняет цвет.

Bohren Und Der Club Of Gore выглядят и ведут себя настолько же странно и необычно, насколько и звучат. Торстен, Кристоф, Мортен и Робин - люди с неповторимой грацией футболиста Яна Колера, попросту говоря - огромные бритоголовые амбалы, одетые при этом в строгие чёрные костюмы. Роль фронтмена (насколько это вообще возможно в коллективе интровертов, играющих в темноте) исполняет Кристоф Клёзер (Christoph Clцser), который иногда поднимал глаза в зал и даже раза три-четыре поговорил с публикой. Его основной инструмент - саксофон, но иногда он уходит вглубь сцены чтобы исполнять шаманские танцы непонятного происхождения и копаться в каких-то электронных девайсах.

Все остальные полностью погружены в процесс. Слева, за 'родесом', Мортен Гасс (Morten Gass). Он же, судя по всему, помимо джазовых клавишных соло, играл и партии синтезаторных подложек. Как именно он это делал в темноте было не разобрать, но из его телодвижений и того, что доносилось из порталов, можно сделать вывод, что тот зажимал аккорд на синтезаторе, а затем сэмплировал его живьем и запускал циклом при помощи какой-то примочки, управляемой ногами. Луперы вообще для живых музыкантов дело привычное. Сзади расположился барабанщик, его в этом мраке почти не видно, а справа - басист с каким-то многострунным инструментом.

Играй парни раза в три-четыре быстрее, их можно было бы назвать вполне традиционным джазом, но этот невообразимо медленный темп меняет музыку до неузнаваемости. Каждый удар малого барабана (а ударные у "Боренов" звучат жирно и громко на фоне достаточно умеренной по интенсивности мелодической секции) оказывался неожиданным - ритм парни держат отлично, но мысленно подстроиться под темп порядка сорока ударов в минуту и как-то "ловить грув" решительно невозможно. Бас - вполне под стать всей этой вязкой "тянучке", это не привычный звук бас-гитары, со скрипом струн и ощутимой атакой от каждой ноты, а мощное, почти инфразвуковое низкочастотное гудение. Поначалу в зале чересчур много низких, но вещи к третьей всё приходит в норму.

"Мы... Борен унд дер клуб оф гор... Спасибо... что вы... здесь...". Общение с публикой у этих парней - такая же часть перформанса, как и сама музыка. Кристоф говорит так же медленно, монотонно и нечленораздельно, выдерживая длиннющие паузы между словами. К тому же у него очень сильный немецкий акцент, добавляющий к его речи колорита. Немцы играют старые и новые вещи вперемешку: в старых треках аранжировки более минималистичные, аккорды подолгу висят в пустоте, а бас поддерживается дарк-амбиентным гудением синтезаторов. В новом материале больше джаза, органных "пэдов" и мелодики. Ударник шуршит щётками, а клавишник и саксофонист по очереди выдают длинные соло.

"Эта... песня... о таких, как мы. Мы любим подолгу сидеть в баре... потягивать пиво... В это есть такое... тихое... счастье..." - это о треке "Still Am Tresen". Немцы медленно съезжают в исполненный печали и меланхолии саундтрековый блюз. Вспоминается то музыка Анджело Бадаламенти (Angelo Badalamenti), то единственный саксофонный номер из саундтрека к "Бегущему по лезвию бритвы". Сколько бы немцы не говорили о дум-металле как источнике вдохновения, влияние кинематографа прошлого века куда более заметно.

Однако стомт Кристофу отложить саксофон, как меланхолия немедленно сменяется мраком, а вальяжная расслабленность - тревогой, переходящей в тихую истерику. Сам Кристоф в такие моменты совершает странные ритуалы - с каждым ударом барабана сгибается пополам как подстреленный, а потом резко выпрямляется. Если бы он был длинноволосым металлистом в косухе, это выглядело бы вполне органично, но в исполнении нескладного гиганта в костюме эти телодвижения смотрятся крайне странно. Впрочем, опять же - все эти пляски в эстетику их треков вписываются прекрасно.

Крис время от времени продолжает отпускать комментарии: "Эта песня... об ангелах... Которые уничтожают... всё". И, наконец, под самый конец резюмирует происходящее: "Рано или поздно... каждый понимает... что жизнь... это... медленно текущая река с грязной водой... И даже если вы... не ждёте... совершенно ничего... вы всё равно будете... разочарованы". Финальный аккорд - композиция "Constant Fear", после которой конечно есть бис, но он уже к сказанному едва ли что-то добавляет. Вот именно умение спокойно и эстетично сказать на музыкальном языке о том, что мы все умрём и есть, пожалуй, главное достоинство этих удивительных немецких дядек. Выражать негатив экспрессивным вокалом и воем перегруженных гитар уже умеет каждый, а вот так, с чувством, с толком, с расстановкой и чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, да еще и на живых инструментах - идея определенно свежая.