МЮЗИКЛ  Цирка в мюзикле не утаишь

В Театральном центре "На Страстном" стартовало шоу с громкой формулировкой "антибродвейский мюзикл".
Понятие "Off-Broadway" не ново, и появилось оно там же, где-то рядом с Бродвеем. Придумали его поборники высокого искусства, считающие бродвейские мюзиклы пошлой попсовой приманкой для туристов. "Офф-бродвейцы", стало быть, несут в массы истинно творческий, некоммерческий театр. Если, конечно, понимать под массами узкий круг субкультуры - потому что за пределы ее "офф-бродвею" выйти никак не удается.

В этом смысле проект Сергея Игнатова, потомственного циркача, "талантливого жонглера, танцора, артиста и шоумена" (как о нем сказано в программке) удался.
Массового зрителя на такое шоу за уши не затащишь.

Массовому зрителю подавай простую историю, желательно про любовь, желательно с хэппи-эндом, и обязательно - с одинаково профессиональными актерами, танцорами и певцами. С актерством и танцами в "Плоскостях" еще туда-сюда, а пение из мюзикла выкинули полностью, сделав ставку на пластику и пантомиму. Музыка присутствует - в виде электронной мешанины, в которую местами врывается то скрип, то скрежет, то цитатки из вивальдиевских "Времен года" или "Очей черных".

Постановщики бродвейских мюзиклов честно заявляют: "Мы делаем шоу, мы развлекаем публику", и на большее не претендуют. Молодые же режиссеры, особенно российские, до развлекательных жанров не опускаются. Они обязательно ставят нечто глобальное, о смысле жизни и о борьбе добра и зла. Вот и Сергей Игнатов с постановщиком Юрием Потоцким исключением не стали.

Вы видели, как маленькие дети смотрят телевизор - не мультфильмы, а, например, предвыборные дебаты? Фигурки на экране двигаются - ребенок увлечен. Приготовьтесь точно так же смотреть спектакль на Страстном. Вот жонглеры, вот акробаты, вот костюмы от Юдашкина, местами красиво, местами трогательно, но что бы все это значило? Только начинаешь смутно что-то понимать - бац, сцена меняется, и снова спрашиваешь себя: что происходит?

С идентификацией главного героя, кажется, разобрались. Лежит он, маленький, в кровати, всеми заброшенный, соседями не замечаемый, и тихо помирает. Или просто глючит? Во всяком случае, вещи вокруг летают резво, да еще вперемежку с чертями. После того, как соседи чуть не снесли убогое ложе, а предметы едва не задавили нашего героя насмерть, он оказывается на улице, находит камзол с золотыми эполетами и становится дирижером оркестра. И еще почему-то жонглирует кольцами. Якобы между делом. Только вот, видно, ради этих "между" все и затевалось.

Опытный постановщик выстроил бы на основе цирковых номеров добротное шоу. Как это однажды сделал, например, Андрис Лиепа в представлении по сказке "Волшебник изумрудного города" в цирке на Цветном бульваре. В "Плоскостях" же режиссер изо всех сил попытался спрятать трюки за философией. В результате средства перевесили цель, и не получилось ни цирка, ни театра, ни философии. Клоунада, акробатика, танцы, пантомима, фокусы, "черный театр" - все смешалось в кучу, подчинив себе сюжет. Каждая сцена недобирает, недожимает.
Вот, вроде бы, хэппи-энд: отбитая у пьяных рокеров и заботливо наряженная героем парковая скульптура девушки с веслом нежданно-негаданно оборачивается платиновой блондинкой со свечкой (ну да, со свечкой, и ничего смешного!). И вот уже зрители аплодируют актерам, вышедшим на поклон, - но выясняется, что это еще не конец. А в конце героя проглатывает красная морда (подозрительно похожая на Бориса Ельцина). Вот как все брутально, концептуально и инфернально.

- Ну как? - спрашивают друг у друга продвинутые театралы.
- Ну да... прикольно.
А телевизионщики, видимо, не придумав собственной версии происходящего, ловят зрителей у гардероба: "Как вам кажется, этот черный в треуголке - это второе "я" главного героя или воплощение зла? Как вы думаете, он ему поддался?".