Юрий НАУМОВ  "Можно быть успешным в музыке, абсолютно не продав и не предав себя"

Сайт этого музыканта называется "Home Of Russian Blues", однако здесь можно поспорить с каждым словом. Юрий Наумов - гитарист мирового уровня, чья музыка архитектурно сложнее любого блюза, - да и вообще любого консервативного жанра. Она вобрала в себя многое из психоделики и арт-рока, в ней есть мощная философская составляющая. Юрий - кочевник: он много лет живет в Нью-Йорке, бывая в России наездами и путешествуя круглый год; все это время рассказы о нем и его уникальной технике игры на 9-струнной гитаре передаются как тайное знание. На YouTube почти нет записей, а альбомы не отображают того, что происходит на концертах.
А происходит вот что: выходит человек в черном. Берет гитару. И за два часа выносит тебе мозг так, что ты потом ходишь и бредишь этими мелодиями, этими образами и мыслями, проживая их снова и снова. Накануне большого юбилейного концерта я говорю с Юрой о том, как эволюционировали его музыка и философия за эти годы, отмечая собственный юбилей: 30 лет со дня, когда я начала слушать Наумова. И продолжаю слушать до сих пор.

Звуки: Начав свою карьеру в 80-е одновременно с кучей уже порядком забронзовевших рокеров 80-х, ты умудрился, в отличие от многих из сверстников, остаться артистом пишущим и развивающимся, но при этом известным узкому кругу посвященных. Получается, что мастер, который изобрёл 26 авторских гитарных строев и кучу техник, который заслуживает, чтобы его услышало как можно больше людей, - и по уровню музыки, и по сложности и серьезности текстов, - последовательно остается камерным артистом. Ты сам хотел такой судьбы?

Юрий Наумов: Когда я был совсем юным и рос в Новосибирске, который был третьим городом Российской федерации после Москвы и Питера, в моем окружении людей, чутких к передовым наработкам западной рок-музыки, было достатоно много. Beatles, Led Zeppelin, Марк Болан (Marc Bolan), T-Rex, Deep Purple, Pink Floyd, Genesis, Yes - это все было на слуху, это было в системе ценностей. Люди были готовы к восприятию причудливых гармонических сочетаний. До того, как получил распространение и стал тканевым заменителем рок на русском языке, у меня был обширный период в жизни, когда я убедился, что ухо российского рок-н-ролльного слушателя чутко к музыке.
На предпосылках того, что я наблюдал, будучи поздним подростком, столкнувшись с творчеством Майка Науменко и получив представление о возможности рок-н-ролла на русском языке, поскольку Майк ее внятно обозначил, я захотел создать роскошь лучших западных команд с текстами на русском языке. Я видел, что предпосылки для этого есть.
То, на что я налетел и что застало меня врасплох, - это что в восприятии российского слушателя, как только начинает звучать песня на русском языке, странным образом происходит схлопывание звуковых измерений. Тексты становятся той субстанцией, которая выдавливает потребность и заинтересованность в тонкой и необычной музыке. Если само по себе повествование, которое несут строфы, является достаточно увлекательным, люди готовы пойти на примитивизацию до трех аккордов. За достойную историю в строках они готовы простить музыканту откровенную лажу и примитив.
Когда я увидел, что на массовом уровне происходит это схлопывание - это застало меня врасплох. Для меня это было невозможно и нелепо: я не за тем слушал Beatles и Led Zeppelin, чтобы потом скукожиться до трех аккордов! Но я видел, что страна обваливается в сторону электрифицированного Высоцкого. ДДТ с их дикой популярностью - это для меня тот же Высоцкий, которого воткнули в звуковой усилитель. Общеупотребимый, доступный трехаккордный блатняк оказался тем, чего людям хотелось. И вот это меня вынесло: ау, люди, вы слушали Led Zeppelin и Pink Floyd, до хрипоты споря на кухнях, какой из их альбомов круче, - куда все это делось?!
И когда я увидел, что на этом игровом поле рулит язык и он прибивает музыку до состояния челяди, и что язык не терпит равновеликого партнерства со звуком, я понял, что массивной ниши, которая готова воспринять мое искусство на тот момент, когда я его создал, в стране не наблюдается.

Звуки: Из кого состояла твоя аудитория в первые годы?
Юрий: Из продвинутых деток, закончивших специальные школы - английские и литературные школы города Москвы и Петербурга. Этих деток в 80-х годах набиралось обычно на плотно забитую гостиную комнату хрущевки среднего размера. Но на тысячный зал - уже нет. Может быть, только в том случае, если концерт нес ощутимый протестный контекст. Но на музыку как на произведение искусства в России поколения моей юности слушателей не набиралось. Протестно-поэтическая стезя возобладала, - при том, что люди могли дрочить на того же Цоя. Но если поскрести поглубже, то под этой культурой обнаруживалось знакомое стихосложение русской классики. Люди дрочили на свое, на родное, 200-летней давности, а новые риффы были просто заманухой. Люди воспринимали только то, на что они оказались генетически заточены семью предшествующими поколениями.

Звуки: То есть ты не готов был петь то, что публика была готова слушать?
Юрий: Я понял, что при таком раскладе гораздо логичнее покинуть страну, удержав тот удивительный конгломерат, который мне удалось синтезировать, нежели оставаться на этом игровом поле, обрекая себя на разочарование.

Звуки: Ты четко описал меня как свою аудиторию 80-х. И для меня твое движение выглядит как движение вслед за аудиторией: ведь большинство твоих слушателей эмигрировало, и уши, которые тебя слышат, рассредоточены по всему миру. Из нас может собраться огромная аудитория, но мы - не те люди, которые собираются. Разве у тебя не было искушения поработать на массы?
Юрий: Когда я был 14-15-летним подростком, я дрочил на массовый успех ровно потому, что две фигуры, которые олицетворяли для меня этот массовый успех,- Леннон, олицетворявший Beatles, и Пейдж, олицетворявший Led Zeppelin, - были сказочно артистичны, сказочно популярны, сказочно богаты и при этом невероятно бескомпромиссны. Они явили собой пример того, что можно быть успешным в музыке, абсолютно не продав и не предав себя и свой художественный принцип. Предъявить себя миру и оказаться на запредельном уровне востребованности. Но фишка в том, что за 3 года до этого, когда мне было 10-11 лет, я активно исследовал альбом хранившийся дома репродукций "Сокровища Дрезденской галереи". И там были собраны все эти удивительные мастера: Да Винчи, Ботичелли, Пентуриккио, Рафаэль, Микеланджело, Тициан. Я не отползал от этой книги, сидел с ней на полу, - и внутри меня зрел вопрос: что это такое - быть ренессансным художником, жить такой жизнью, как живут они, и видеть мир сквозь ту призму, через которую они глядят на него? How does it feel to be one of them? Моя планида, видимо, сложилась на стыке стремления к звуку и того вопроса, который я задавал себе ребенком, глядя на эти репродукции шедевров 500-летней давности. Поэтому когда я устремился к этому рок-н-ролльному ореолу, я налетел на ту развилку, на которую многие из моих собратьев не налетали.

Звуки: Это был твой выбор, или все же стечение обстоятельств?
Юрий: Я оказался на причудливом распутье, на котором мне был задан вопрос: "Других мы не спрашиваем, а тебя мы спросим. Уточни пожалуйста, вот в этой точке: ты хочешь быть великим художником, или популярным артистом? Потому что в твоем случае, чувак, это не одно и то же". И почесав репу, и всплакнув, я выбрал для себя, что хочу быть великим художником (смеется). Все, что произошло потом, произошло на предпосылках выбора, который я сделал на этой развилке.

Звуки: После того, как ты сделал выбор, тебе стало проще двигаться по этому пути?
Юрий: Когда я переехал в Петербург, я получил возможность близко познакомиться с теми, кого в юности считал воспреемниками великого рок-н-ролльного пути. И потом у меня перед глазами долго стояла картина невероятной нищеты и убожества, в которой жили и работали новые рок-герои. Нищеты не только бытовой. Когда я смотрел на то, что происходит с некогда близкими мне по духу людьми, которых начинает сносить в разнообразные вортексы, я просто убеждался в том, что мой путь будет другим. Хочу я этого или нет - он уже другой.

Звуки: Твой образ жизни сейчас - вегетерианство, игра на полной самоотдаче, ежедневная практика, огромное количество живых концертов и бесконечные дороги. Это уже не карьера рокера, это - абсолютная аскеза.
Юрий: Пойми простую вещь: я люблю комфорт. Но для меня важна творческая независимость, мне важен момент внятного расклада. У меня нет потребности в челяди и посредниках, которые будут решать за меня какие-то вопросы, которые я способен решить сам. Выяснилось, что в мое понимание рок-звездности был привнесен ряд демократичных корректив. Есть некий ценз - искусство должно быть высочайшего уровня. Но когда ты начинаешь понимать, какие механизмы здесь работают, ты понимаешь, что навороченные звездные понты являются компенсацией ущербности на артистической стезе, отсутствия творческого прорыва и состоятельности. И когда ты видишь, что ты стал художником того уровня, за который тебе не стыдно, - ты можешь себе позволить роскошь быть простым.

Звуки: Но то, как ты ездишь в туры, не всякий выдержит. Это больше похоже на экстремальный туризм.
Юрий: У меня только что случился тур по 12 американским и 1 канадскому городу, и с точки зрения его качества - общение на великолепном уровне с родными людьми, величайшими умами, с отличными историями, неповторимыми взглядами на жизнь - я понимаю, что ни Джаггер, ни Стинг с их миллионными турами, - ни капли себе этого позволить не могут. Они видят пентхаусы дорогих гостиниц, гримерки, фойе фешенебельных гостиниц, VIP-lounge аэропортов...

Звуки: ...и пресс-конференции, где им светят вспышками в лицо и задают вопрос "Каковы ваши творческие планы?". У меня большой вопрос - откуда при таком раскладе они берут материалы для песен. Из этого калейдоскопа банальностей невозможно черпать никакую первичную информацию, чтобы что-то писать.
Юрий: Это только одна сторона. И она зависит от индивидуального информационно-энергетического метаболизма того или иного артиста. Если ты, как белка в колесе, рубишься по городам, у тебя всегда очень причудливое взаимодействие с залом. У тебя очень маленькая банда - группа и администраторы - и ты все время находишься в ситуации "We Vs Them" - в состоянии войны или спецоперации по отношению к залу. Перед каждым концертом они обещают друг другу: "мы им вкатим"! У них по ту сторону рампы - враги. А я фабулу своих концертов строю как проповедник, и эта проповедь завязана на моем размыкании. Для меня антитеза "я против зрителя" невозможна. Поэтому для группы как для армии учинить над залом некое насилие - это нормально, а для меня - неприемлемо.

Звуки: При этом в записи ты стремишься создать "эффект группы", достичь определенной плотности звука, свойственного группе. Этого музыка требует?
Юрий: Конечно! Я прошел интересную эволюцию как музыкант, который попытался из одного инструмента выжать рок-ансамбль. И я оказался в этом более успешным, чем предполагал.

Звуки: В этом, собственно, и состоит твоя уникальность. Ты достигаешь средствами одной гитары полноценного симфонического эффекта.
Юрий: ...И тем не менее, даже со своим сегодняшним уровнем игры, у меня есть идеи, которые остаются невысказанными. И из-за того, что остается эта невысказанность, музыка начинает требовать: прояви меня! Ищи и найди ту пропорцию, где я должна прозвучать! Другое дело, что ты, избалованная моими акустическими концертами, прикололась к этому understatement, тебя торкает это - "мы достроили в голове то, что он недосказал".

Звуки: Но ведь ты действительно совершенно магическим образом создаешь ощущение струнного оркестра, и на сцене тебя - гораздо больше, чем один человек. А когда ты добавляешь аранжировки, это уже другая презумпция: очередной музыкант в студии методом наложения создает себе виртуальных друзей. Разрушается магия.
Юрий: Видимо, есть две ипостаси: я играю концерты так, как я их играю, и я записываю музыку так, как она звучит в моей голове. Потому что я все же надеюсь, что век моей музыки будет более долгим, чем мой собственный, и на мне как на художнике, которого эти вибрации избрали для себя как проводника, лежит добровольно взятое обязательство проявить их надлежащим образом. Я могу себя поместить в твои тапки и мне легко прийти к тем же выводам, что и ты. Но ты-то имеешь дело с музыкой, воплощенной в человеке. Я имею дело с вибрацией, которая взаимодействует со мной и является моим бестелесным невидимым партнером.

Звуки: Ты хочешь сказать, что есть какой-то уровень, после которого просто классной гитарной техники становится недостаточно? Есть вещи, которые в принципе не реализуемы на гитаре?
Юрий: Есть какие-то вещи, которые не реализуемы через гитарный звук, потому что они - вообще не струнно-щипковой природы, либо приода их звучания - не гитарная. Есть какие-то вещи, которые требуют виолончельной протяженности либо клавесинной царапучести, либо дыхания флейты. И ты можешь ее угадать, а кто-то - не может; но музыка настаивает на том, что это должно быть и должно внятно читаться. Наиболее податливая с точки зрения гитарного искусства музыка, которая почти не нуждается ни в каких других инструментах, - это блюз. Но есть ряд баллад и ряд психоделических номеров, в которых есть эти экстра-элементы.

Звуки: У тебя был огромный творческий прорыв конца 80-х начала 90-х, когда ты написал свои самые мощные и сложные вещи; был менее известный, но интересный англоязычный период, были поздние песни-медитации, в которых была предпринята попытка обозначить свое творческое и философское кредо. Что ты сейчас пишешь?
Юрий: Я долгое время не писал никаких текстов, потому что у меня возник очень интересный период исследования блюзового пространства и он оказался помноженным на период зрелости, когда возникает потребность достаточно лаконичных средств выражения. Количество звуков становится меньше, но сыграть их становится сложнее. У меня родилось несколько очень прикольных техник, когда емкость звука возрастает пропорционально уменьшению количества извлекаемых звуков, но при этом растет точность их размещения в звуковом пространстве. И теперь, когда я с этим освоился, у меня начался период написания текстов, которые будут заточены под это новое состояние. Это могут быть песни, которые состоят из единственной строки, но степень выверенности соотношения этой строки к новой гармонической структуре будет просто нанотехнологически точной. Мне очень близка идея, что ты как художник проходишь через 4 фазы: начинаешь с того, что пишешь просто о простом, потом пишешь сложно о простом, потом пишешь сложно о сложном, но высший пилотаж - это когда ты пишешь просто о сложном. Что-то подобное я увидел в работах швейцарского художника и скульптора Джакометти. В нью-йоркском MOMA была обширная выставка этого художника, которая охватывала примерно 30-летний творческий период, с первых почеркушек до предсмертных работ. Он творил невероятные, тонкие, потрясающие сюрреалистические картины, когда ему было 35-37 лет. Я прохожу мимо этого зала - wow! Потом идет пара залов каких-то невнятных работ, а потом - бац! Висит бронзовый нос. Висит бронзовая рука. И я смотрю на этот нос - и у меня внутри зреет вопрос: ну и хули?!.. А потом я ловлю себя на том, что пялюсь на этот нос уже десять минут кряду, возмущаюсь, а глаз отвести не могу. Что-то удерживает мое внимание на этом нарочито простом предмете. Джакометти много лет работал в плоскостном двумерном режиме, но вдруг смог сформулировать некую идею и передал ее в объеме. У его поздних работ - массивное гравитационное поле. И, вроде бы, он сильно сдал в уровне, но он смог захватить другие измерения и перевел свое изображение в другую плоскость реальности - глаз не оторвать! На подступах к 40 годам он смог сформулировать новый принцип выражения.

Звуки: Но ведь у тебя тоже был период поиска формы, когда ты начал перестраивать гитару...
Юрий: Гитару я начал перестраивать с 18 лет. Вся моя психоделия, от "Азиатской мессы" до "Метафизичеких опытов", которая случилась в 24 года, - это принцип, который я применял на протяжении предшествующих 6 лет. "Поролоновый город", "Мои времена", "Ночной полет" - это уже альтернативный строй. После написания "Метафизических опытов", которые стали моей психоделической вершиной, я прервал свои эксперименты с альтернативными строями. Я понял, что лучшее, что может быть, уже создано. Это апекс, выше мне не прыгнуть. Так что с 29-го года жизни я эти эксперименты уже завершил.

Звуки: Как вообще начались эти эксперименты, когда ты понял, что, перестроив гитару, ты достигаешь психоделического эффекта?
Юрий: Дело было в 1980-м году, летом, до Олимпиады. Мне было 18 лет, я жил на третьем этаже хрущевского дома. У нас в Сибири - резко-континентальный климат, и в июне бывает достаточно жарко. У меня была пара вечерних часов, когда я музицировал вечерами на балконе. А потом, свалившись под утро спать, я оставил гитару на ночь на балконе. А когда я проснулся в полдень и выбрался на балкон, взял аккорд - гитара оказалась расстроена удивительным образом. Была расстроена вторая струна ровно на тон вниз. Все остальные струны были как влитые. Ты берешь стандартный аккорд, и из него выкатывает устойчивое, но странное звучание, которое вызвало во мне вспышку: "что это?". И вместо того, чтобы исправить строй, я начал целенаправленно исследовать этот эффект, и ровно на этом строе я написал "Ночной полет". Дальше начались поиски: а если струн с измененным строем будет две? А если три? Здесь половина решений могут быть тупиковыми, но вдруг находится одно, на котором можно сделать 3-4 психоделических номера. Наиболее продуктивными в этом направлении были 1985-87 годы, когда я написал "Частушки", "Печальные сказки", "Капустное поле", "Азиатскую мессу", "Этой ночью", "Жизнь как единственный день", "Я не вижу солнца", - все они рождались из этих альтернативных строев. Словно преломленные звуковые миры вытолкнули меня на уровень, до которого я иначе никогда бы не додумался. Это зыбкое ментальное состояние, эти причудливые искажения появляются из музыки, и в этом состоянии ты можешь написать очень странные вещи. Звук видоизменяет то, как ты пишешь музыку.

Звуки: Насколько эти песни изменили тебя, твой способ мышления? Искал ли ты этого состояния сознательно?
Юрий: Они показали мне, что можно достучаться до невероятных миров на трезвую голову, на энергии "посвященности". Тебе не нужны никакие химические костыли, ничего не нужно гнать по венам. Это измененное состояние сознания - это, в первую очередь, вибрационная ипостась. То, чем я занимался, создавая эти песни, - в чистом виде звуковая алхимия. Я увидел, что можно просто на внутреннем ресурсе, на исключительной степени концентрации своего сердечного внимания, получить доступ в совершенно невероятные миры. Это рождается из устремления сердца куда-то, где ты еще не бывал, и здесь есть момент бесстрашия, какой-то детской очарованности. И это предопределило мой взгляд на какие-то религиозные аспекты - как откровение приходит к ищущей душе. Это принцип "Стучащему да отворится" и "Кто ищет, тот найдет". Ты начинаешь понимать, почему какие-то истины открываются посвященному сердцу. Это поразительный опыт! У тебя появляется массивный верификатор каких-то предписаний и заповедей, на который ты налетаешь в ходе своего творческого искания. Это колоссально преломляет твое мировосприятие, потому что ты видишь универсальные аналоги. Ты начинаешь понимать, на каком принципе конструктор строит свой самолет или пастырь читает проповедь. Ты понимаешь, что принципы их творчества похожи на твои. У меня была мечта о звуке - и вот я его играю.

Звуки: То, что происходит в твоей музыке, я наблюдаю и в текстах. У тебя был период серьёзной социальной лирики, был взрыв восхитительных песен, в которых были сложнейшие тексты с кучей алитераций, читатель и глубоких философских мыслей. Дальше был период рефлективных песен-медитаций, которые многое рассказывают о тебе. Сейчас ты вышел на новый этап, где песни все меньше резонируют с социальными процессами. С чем это связано?
Юрий: Это эволюция души. Когда ты юный и у тебя есть некое представление об идеальном мире, и ты видишь, что твой мир от идеала далек, ты бурно и больно реагируешь на это. Ты в этом честен. Но, подсев на перманентную роль социального комментатора, ты помещаешь себя в зону следствия, а не причины. Потому что мир начинается с тебя. Первозданна - твоя душа. Эту трансформацию ты несешь в себе и с собой. И если ты вместо того, чтобы поместить себя и свою душу на место локомотива, задвигаешь их в дальний вагон и становишься зависим от несправедливостей мира, ты помещаешь себя в роль человека, который смотрит картину - вместо того, чтобы встать в будку киномеханика. Парадокс бытия заключается в том, что ты самой своей лучшей частью, самой чуткой и чувствующей, попадаешь туда, куда твоему телу и душе предстоит попасть спустя годы. Представь, что у нас есть неокортекс - красивый цветок, который возвышается над нашим спинным мозгом. А первый по значимости элемент величиной с кулак, который выходит из спинного мозга, - это мозжечок, мозг рептилии. Тираннозаврус рекс с простейшими рефлексами: дают - бери, бьют - беги. У многих людей развитие за годы так и не выходит за пределы мозжечка: идет человек, а внутри это рептилия, крокодил, потому что его душевная энергетика дальше не прошла. Лучшие артисты и ученые тратят свои жизни на то, чтобы дать человеку такой пинок, чтобы из этой рептилии родился человек.

Звуки: В конце апреля ты играешь юбилейный концерт, и, судя по составу участников, ты все же смог найти людей, которые разделяют твое отношение к музыке и способны играть на твоем уровне.
Юрий: В концерте со мной будут играть три музыканта. Один из них - Андрей Березин, уникальный виолончелист, который играл 4 года в "Виртуозах Москвы", а потом решил оттуда уйти. Мы с ним недавно общались и он мне говорит: "Знаешь, я был недавно на ретроспективной выставке Кандинского и меня поразило, как двигается его творческая стезя: от натюрмортов до все более расплывчатых, туманных образов". Я ответил: это и есть эволюция - от плотного и густого к газовому, дымчатому и разреженному. От плоти с ее конкретикой - к душе с ее энергетикой. На губной гармошке играет Боря Плотников и Оля Егорова играет на мандолине. Я сейчас на подступах к 55. Это повод в приятном, достаточно фешенебельном зале театра "Эрмитаж" сыграть для людей новой, уже постсоветской формации, детей 90-х. Подарить им вечер умной музыки, которая основана на презумпции вкуса, независимого мышления, интеллектуального ценза, чувства юмора и персонального достоинства. Передать им немного рок-н-ролльного флера и взмаха крыла.

Юрий Наумов
театр "Эрмитаж"
25 апреля, начало в 19.00