ТЕАТР ЯДА  Для внутренних завершений

Александр Старостин aka Фёдор Сволочь, лидер группы Theodor Bastard, вспомнил, каким он видел своего друга и соратника Яна Никитина. Также вы сможете прочесть ранее не опубликованное интервью с Яном Никитиным, сделанное автором 10 лет назад в 2002 году в Москве.

17 ноября 2012 года - 40 дней с момента смерти Яна Никитина, лидера московской группы Театр Яда. В ушах до сих пор звенит его голос, пронизывающий до мурашек - ястребиный визг и вкрадчивый шепот. До него я не знал артиста в российской музыке, который бы так обращаться со Словом, разве что Летов, он безусловно был близок Яну, но на каком-то своем заповедном, запредельном уровне. Ведь то, откуда черпал Ян - это было совсем другое.

Ян мог часами записывать заготовки, играть на клавишах и на гитаре, выпуская по десять сборников-альбомов в год. В какой-то момент даже у поклонников возникла проблема упорядочить все это творчество, все эти версии версий. Такой вот небывалый поток шел из его одиночества, из его комнаты с пятью углами, в которой он жил. Он записывал много - почти беспрерывно.

Порой я думал, ну как ему сказать, что нужно иногда делать паузу, иначе все это превратится в профанацию с таким количеством песен за такое короткое время, а теперь я понимаю, что хорошо, что не сказал. Ведь как оказалось - много не бывает. Теперь это всё, что он сделал. Точка. И больше не будет.

Для многих Ян был в чем-то неуютным, неудобным человеком, особенно для промоутеров, для организаторов концертов. Он был запредельно непонятен для людей двухмерных, простых и мясных. Он пугал их и отталкивал. И при этом, к нему тянулись странные длинноволосые юноши и задумчивые девушки с остервенелым взором, которые присылали ему свои стихи и свои больные песни, записанные на бытовой аппаратуре. Некоторые были очень навязчивы, но я не помню ни одного случая, что бы он кого-то отталкивал. Всегда был внимателен к этим экзистенциальным детям.

Он и сам был где-то такой же - вечный ребенок, с бесконечным взглядом внутрь себя, в свой внутренний космос, в котором он вязал узлы, выворачивался эмбрионом и своими тонкими пальцами выводил узоры слов.

Впервые я услышал его"в живую" в клубе Форпост, где у Theodor Bastard и Театра Яда был совместный концерт. Я видел, как из зала после его выступления выбегали заплаканные девочки. А Ян рычал, визжал, стонал на сцене, словно наполненный болью пульсирующий нерв. Это было невыносимо. Вот так вот до слез. И это было прекрасно.

Он лучился на бумаге. Шептал и стонал в записях с магнитофонных лент. И ястрибино верещал на концертах, выплевывая, извергая из своего нутра слова, словно они были отравлены ядом. Но как это не странно, его хитросплетенное "владение черным письмом" изыскано философское, лотреамоновое через все это неистовство возвращало слушателей к свету.

Ян мог быть крайне собранным - умным, тонким собеседником. Пришел как-то со мной в гости к моим родителям. Мама спрашивала меня потом, что это за интеллигентнейший человек со мной приходил. Он буквально околдовал ее своим обаянием. Рассуждал о философии и книгах. Был обходителен и мил.

И в то же время, он мог завалиться осенью в грязных ботинках на квартиру общих друзей и в разгар вечеринки, не снимая этих ботинок, сидеть в углу, накрывшись капюшоном и молчать. И этот молчащий центр в углу – рано или поздно сводил всю вечеринку "на нет". Люди замолкали, переставали смеяться и расходились по домам, оглядываясь на странного пришельца, сидящего на полу комнаты.

Самое интересное, что и концерты Театра Яда, были такими же непредсказуемыми, как и он сам. В петербургском клубе "Улитка на склоне" Ян взял микрофон за провод и бил его весь концерт об край сцены. Пару раз может что-то крикнул и всё. Я с отчаянием смотрел в лицо гитариста Сергея Зарослова, ведь накануне дома, я видел, как они обсуждали с Яном порядок песен и прочие нюансы концерта. А теперь Сергей стоял в растерянности, и смотрел на спину Яна, ломающего микрофон об край сцены. Конечно, после таких выступлений некоторые, уже не ждали ничего другого.

Но и тут он удивлял – на другом выступлении появлялся подтянутый, в хорошем настроении, с кипой текстов на листах, написанных где-то маркером где-то ручкой и, одолжив у меня плохонькую акустическую гитару давал такой концерт, к которому другой эпитет как "космос" и не подобрать. Так было, например, в ГЭЗ21 - двух часовой, абсолютно запредельный концерт. Я поражался, казалось, как может человек на сцене небольшого клуба быть так далек от всего этого оголтелого русского рока, от всего это пафосного рифмоплетства - никакого КСП, никакого бардовства по ощущениям. На ум приходили лишь какие-то ассоциации с Pink Floyd, с каким-то космосом, который вместе с его голосом, с его гитарным пульсирующим боем, растекался по телу... В этом был весь он.

При всем этом большом, запредельном, космическом, что как-то умещалось в нем, меня никогда не покидало странное чувство - хрупкости Яна как человека. Его хотелось как-то укрыть, защитить от чего-то отвратительного и страшного. И конечно, с ним всегда были близкие люди - кто укрывал и защищал. Для его слушателей он был большим, хищным и темным, но для близких людей, как мне кажется, наоборот до крайности - хрупким и даже ранимым человеком. И всю эту светлость и хрупкость хотелось спасти от нашего неказистого мира.

Конечно, если бы он сейчас прочел мои слова, он бы хохотал над ними. У него было отличное чувство юмора и какие-то вещи относительно себя он мог безжалостно высмеивать. В нем всегда присутствовала вот эта двойственность, порой разрывавшая его.

Как-то он взял мои музыкальные заготовки чтобы прописать свой вокал, придумать слова. Пропал на месяц, а потом отдал винчестер, на котором были все эти треки выстроены в один - почти без перехода и сверху над всем парил его голос, сверху всех композиций, как одна длинная радио-пьеса. Мы потом решили - это не издавать. Мне показались эти песни мало подходящими к музыке. Потом, он где-то, не спрашивая меня, выложил эти кусочки как наше совместное творчество.

Однажды, он просидел два дня не выходя с нашей точки на Петроградской, в нашей тесной, но уютной коммунальной квартире. Я звал его гулять, но он отказывался. Прибывал в этой иногда накатывавшей на него невеселой угрюмости. И чтобы как-то его развеять, я притащил два велосипеда и предложил покататься. - Ты реально хочешь, чтобы я на этом поехал? - спросил с испугом он.

В результате мы просто гуляли с велосипедами в руках по улице. Он смешно извинялся, говорил:

- Ну, не могу я Саш, сейчас на велосипед, никак не могу. Прости!

Я запомнил его вот такого вот улыбающегося, с велосипедом, стоящего посреди серой питерской погоды, в своем черном пальто и тяжелых ботинках.

Ниже интервью, которое я брал у него лет десять назад, мы тогда еще стеснялись друг друга и интервью вышло скованным. До этого оно нигде не публиковалось. И конечно, сейчас, многие ответы Яна на эти вопросы были бы иными, он изменился за те 10-ть лет, да и вопросы мои могли быть тоже другими. Но что есть, то есть.

Александр Старостин: Ты говорил мне как-то о необходимости серьезно заниматься философией и чтением, как ты считаешь, необходимо ли академическое образование для занятий философией?
Ян Никитин: Я не имел в виду занятие философией, как таковой. Я подразумевал (опять же) познание "предмета". В данном случае музыки музыкантом, не на "академическом" уровне, а седативно-пронзительном, соистязание себя с тем, что ты мутишь в данный момент собственными проступками, коими здесь явлены безголовое фетиширование, неосознание. (беспомощная совесть) (неосознанное зло хуже осознанного)

Александр Старостин: Какой философ больше других повлиял на тебя лично?
Ян Никитин: Поименно: Блэйк, Маркузе, Розанов, Ницше, Андреев, Паскаль, Лосский, Шопенгауэр и т.д.

Александр Старостин: Читал ли ты Гегеля?
Ян Никитин: Гегеля читал. Могу сказать, что я его понимаю лучше, чем того же Канта, хотя маньяк он (Гегель) тоже порядочный.

Александр Старостин: "Познание Бога в бытовых условиях", это как? Возможно ли познание Бога не в бытовых условиях?
Ян Никитин: По-моему, всё выражено предельно ясно. Познание "здесь и сейчас". Верните все на место основных освоений от дотошного домогательства истины. Бог в Боге. Бог и есть бытовое условие в бытующей действительности. Вселенная – быт. Условие. Существенно познание, взгляды через левое плечо совершенного в летии пахаря святых земель.

Александр Старостин: Опыт употребления наркотиков - помогает ли при "поиске Бога в бытовых условиях"?
Ян Никитин: Наркотики сужают чувствительное поле человека до "симптома". То есть: различные по содержанию и строению психические и эмоциональные качества двух разных людей, под воздействием того или иного вещества, мутируют в приблизительно "равные" по восприятию и по воздействию (на абсолютно противоположные "субстанции"), а "проникновение" требует от перципиента полного освобождения от "навязанных" систем восприятия и поведения в сумеречных зонах познания, и обретения в себе, если хотите, собственного наркотика.

Александр Старостин: Ты говорил "мне очень близко средневековье". Что ты имеешь в виду когда говоришь так? Средневековая философия, т.е. схоластика? Средневековое искусство? Что произвело самое сильно впечатление?
Ян Никитин: Мне близки доминиканцы. В частности, Г. Сузо (Зойсе) – поэт, проповедник, мистик высшего порядка.

Александр Старостин: Как ты относится к христианству?
Ян Никитин: Наиболее интересно катакомбное христианство. Апокрифические Евангелия. Марианство (так, насколько мне известно, именуют себя "современные катакомбники", соединившие в своем "новообрядном" учении греческое православие, католицизм, язычество и (по официальным заключениям РПЦ) шизофрению и экстремизм). В общем, этакое христианство, зиждищееся на шаткой этической платформе.

Александр Старостин: Что ты думает о Кастанеде?
Ян Никитин: Я знаком с творчеством К. Кастанеды. Не думаю, что это полная профанация, но до недостижимых высот точно далеко. Тот же Уоттс со своим бесконечным прагматизмом и то больше сделал открытий в области психических исследований.

Александр Старостин: Ты упоминал, что у тебя "очень психоделический разум", что ты имел ввиду?
Ян Никитин: Психоделический разум – постоянное пребывание в неком измененном состоянии без "посредников". Просто – сознание, сформированное подобным образом (аспект его "эволюционирования" - тема для диссертации какого-нибудь психиатра, типа Кемпински).

Александр Старостин: Какую музыку ты слушал до того как возник проект ТЯ?
Ян Никитин: Музыки на тот период времени было проанализировано огромное количество. Назову лишь некоторые имена, которые так или иначе имели воздействие на наши неокрепшие умы: Скотт Уокер (Scott Walker), Kraftwerk, Майлз Дэвис (Miles Davis), Майкл Найман (Michael Nyman), Swans, Godflesh, World Serpent Distribution, Deutsch Nepal, Nonplaceurbanfield, PTV, Morphine, Stooges, Plitz, Ravel, Bach, Scorn, Locust, Сид Барретт (Syd Barrett), Group 1850, Can, Hafler Trio, Zunqer, сов. эстрада, диапазоны (радио) mw, sw1, sw2, журнал Кругозор, Smundtaken, King Crimson, Боуи (David Bowie), Wu-Tang-Clan и т.д…

Александр Старостин: Расскажи о музыкантах, с которыми ты играешь.
Ян Никитин: Паша (Павел Дореули), клавишник, помимо этого: астматический соратник, звукосоплеменник, сопереживатель сумеречной зоны, проф. звукорежиссер (работает (официально) в этой области), создатель акустических ландшафтов, физик (по образованию), друг. Также в проекте соучаствуют: Сергей Зарослов: "хрустальный гитарист" с идеальным муз. вкусом и тончайшим подходом к структурированию муз. ряда (что встречается среди оголтелых гитаристов крайне редко), (о вкусах не спорят там, где не о чем спорить) – проф. цирюльник, характер стойкий. Петр Молчанов: мыслитель, переводчик "сомнительной" (как говорят в узколобых, надорванных бытием, кругах) литературы, автор цикла кошмарнейших по содержанию, неуловимых для полновесного соучастия, записей, произведенных на бытующей в определенных широтах аппаратуре, детских клавишах со встроенным микрофоном и возможностью "агрессивного сэмплирования" (по качеству звучания конечного продукта).

Александр Старостин: Есть ли у ТЯ клипы? Если да, то, что там снято? Если нет, то почему?
Ян Никитин: Был один официальный клип, который нам задарма "изготовили" знакомые с кабельного телевидения в 96-ом году, приуроченный к передаче о ТЯ после большого клубного тура по Москве. Было отснято получасовое интервью, где мы яростно пропагандировали постмодернизм и нонконформизм, после чего нас потащили сниматься на улицу, где мы с отсутствующим видом ходили-бродили, потом всё это быстро смонтировали, наложили пару эффектов, кое-где раскрасили видеоряд и через день это говно было в эфире окружного кабельного ТВ в передаче "Десерт". Что-то в духе видео Sonic Youth. Друзьям понравилось. А нам было всё равно, ведь ТЯ (старый состав) на тот момент уже развалился. Также существуют видеокассеты, которые мы проецируем по возможности на концертах. Это такие собрания всевозможных туманностей, пятен, вспышек, цветов, кадров из семейного архива полувековой давности, изысканных юродств перед камерой и просто компрометирующих нас же самих материалов.

Александр Старостин: Сколько времени уходит на запись альбома?
Ян Никитин: По разному. Один альбом (90 мин. ЭЗлоключейная дегустантаЭ, по содержанию – заунывная, эмбиентная работа, с шепотками, истериками, блевотиной – в прямом смысле – в конце нас вырвало в микрофон, шаманскими псевдозаклинаниями) мы с Павлом записали за одну ночь. А некоторые "эпосы" даются очень тяжело. Но существует ещё целая плеяда мини-альбомов, которые мы, в основном, записываем друг другу на дни рождения в качестве "довеска" к остальным дарам и подношениям. Они записываются, как правило, очень быстро, а материал, который в них содержится потом часто используется в "основном продукте", в следующем официальном альбоме.

Александр Старостин: Как ты представляешь себе слушателей ТЯ?
Ян Никитин: Вряд ли они пытаются действительное выдавать за желаемое, как мы, и вряд ли они понимают, что ответственность освобождает от закона, хотя люди они (видимо) хорошие. Я просто не знаю, на концерты, как правило, собираются знакомые, неведомые студентики, интернет-маньяки, поклонники нойза, какой-то процент являют собой маргинальные субъекты, но в общем, мне трудно судить о том, кому это вообще надо. Сатанисты, видимо, наличествуют, и для меня это никогда не будет "большим сюрпризом" по ряду причин, которые мы сами же и провоцируем. Своим поведением и определенной агрессией в муз. рядах.

Александр Старостин: Твои друзья считают тебя грустным человеком?
Ян Никитин: Нет, не считают - говорю это с полной уверенностью.