Александр Ф. СКЛЯР  "Вертинский гораздо глубже и тоньше, чем кажется"

Александр Ф. Скляр, которого многие знают лишь как рокера, подводит итог 12-летнего исполнения на сцене песен Александра Николаевича Вертинского, одной из самых значимых фигур русской поэзии XX века. Это не просто альбом, это веха в биографии Скляра, потому так важно было с ним об этом поговорить. Как поэзия одного артиста повлияла на другого? Почему так важно было выполнить эту миссию, записав альбом? Почему поэзия Вертинского актуальна и сегодня, и будет актуальна всегда?

Звуки.Ру: Итак, альбом «Русское солнце». Не просто альбом, а спектакль, законченное действо. Расскажите о нём, пожалуйста.
А.Ф. Скляр: Скажем, так как это мой выбор, соответственно, в нём есть определенная и понятная мне законченность. И проявляется она в том, что из всего спектра песен Вертинского я выбрал и включил в альбом те, которые мне наиболее важны вне зависимости от того, насколько они популярны у широкой аудитории, а мы знаем, что Александр Николаевич любим самыми разными людьми, разных возрастов и профессий. В этом смысле - это законченный альбом. И я хотел, чтобы композиции Вертинского воспринимались в этом альбоме именно как персональный выбор Александра Ф. Скляра.

Звуки.Ру: Чем выбранные песни отозвались в Вашем сердце?
А.Ф. Скляр: Это, наверное, не всегда можно и нужно говорить. Чем более подробно я буду говорить об этом альбоме, тем больше я словами буду описывать то, что словами не должен описывать. Я глубоко убеждён в том, что артист, который всё описал словами, в некотором смысле перестаёт быть публике интересен. А я всё-таки ещё претендую на то, чтобы самому считаться артистом, поэтому мой выбор характеризует и меня самого, и не просто как певца, – что очень важно – а как создателя песен. То есть я же следую путём самого Вертинского и всех тех, кто писал и исполнял свои песни. Раскрывать себя в текстах песен – часть нашего пути. А вот раскрывать себя в описаниях – то, чего делать не нужно, или нужно, но не до конца. Потому что тогда разрушается магия творчества: если бы после каждого прочитанного нами романа, который оставляет после себя многоточие, мы бы получали разъяснение автора, зачем это многоточие ему понадобилось, то разрушилась бы магия искусства, разрушилось бы то, что нас к нему привлекает.

Звуки.Ру: Как Вы работали над аранжировками песен? Как вообще их перерабатывали?
А.Ф. Скляр: Делать это достаточно просто, если в группе есть самобытные музыканты. В моём случае так и было. У Вертинского есть партитуры, которые можно строго повторить. Можно их написать по голосу и роялю, можно достать те, что были напечатаны. Мы с самого начала – не только в работе над этим альбомом – не пользовались ни тем, ни другим. Я не снимал Вертинского по нотам, а мой пианист Саша Белоносов никогда не читал его партитуры. Мы всегда, останавливаясь на том или ином произведении, для начала подбирали тональность, которая мне подходит, так как голос у меня по тембру отличается от голоса Александра Николаевича. Любой музыкант вам скажет, что тональность, отличная от оригинала, – это уже другая трактовка. Любая тональность звучит по-разному. Потом, мы не сравнивали наше исполнение, а каждый шёл к нему своим путём. Конечно, любая песня Вертинского, которую я исполняю, похожа на оригинал, но именно что похожа. Музыка такая тонкая штука, что в ней важен каждый нюанс трактовки. Так как я сильно другой артист, чем Вертинский, – я совершенно в других условиях родился, у меня был абсолютно другой круг общения, я воспитан на других культурных кодах – я долго песни оттачивал. У меня за плечами 12 лет именно пения Вертинского на концертах. Песни оттачивались, и я вырабатывал свою манеру исполнения. Я выбирал только те песни, которые резонировали со мной. Через Вертинского я познавал свою собственную уникальность, продолжая писать свои собственные песни, выступая как рок-н-ролльный человек со своим образом, видением и комплексом ощущений. Я делал эти песни не своими, но псевдосвоими, как будто я мог сам их написать. Я вживался через это ощущение. Они мною присвоены в этом конкретном исполнении. Песня, которая со мной не «совпадала», постепенно уходила из моего репертуара. В некотором смысле это творческий итог моего осмысления творчества Вертинского и его личности как музыканта, как гражданина, как философа и как поэта.

Звуки.Ру: Почему для записи была выбрана музыкальная площадка (академический зал музея имени Глинки - прим. Звуков)?
А.Ф. Скляр: Это специфическая студия, максимально приближенная к камерному концертному залу. В этом зале я много лет назад пел один из первых сольных концертов Вертинского, без Иры и без Глеба (Ирины Богушевской и Глеба Самойлова – прим. Звуков). У площадки есть своя атмосфера, это концертный зал, сделанный так, чтобы в нём можно было записывать. Когда я думал, какую выбрать студию, я думал именно об этой. Процесс записи дал нам возможность сохранить студийное качество исполнения, сделав его максимально концертным по атмосфере. Мы писали, как будто играли концерт, но на пустом зале. Но если на концерте уже ничего не переписать, уж как исполнил, какое было настроение, такое ты и вложил, то в студии это можно элиминировать. Не попал в интонацию – пошёл, сосредоточился, покурил, воздухом подышал, и снова записал песню. Её можно довести до той степени совершенства, на которую ты вообще способен. Студийная работа, где каждая интонация, каждая нота, мною спетая, была бы максимально отточена, была для меня очень важна. У нас в этом смысле катастрофическая нехватка записей Вертинского. Всё, что у нас осталось – или совсем старые шипящие пластинки, которые он потом не имел возможности студийно переписать, или же те самые концертные записи, на которые он сам, может быть, добро не давал. Всё, что было издано у нас, было издано уже не при его жизни, а это значит, что он бы сам, вполне вероятно, это не одобрил. Мы имеем не утверждённый автором материал. Хотелось каким-то образом, хотя бы в своём варианте это исправить.

Звуки.Ру: С Вашей стороны это была даже миссия?
А.Ф. Скляр: Это была конкретная миссия. Более того, я уверен, что некоторые произведения Александр Николаевич в идеальных условиях исполнил бы не с одним роялем. То, что нам достались почти все записи всего лишь под одно фортепиано и очень-очень маленькое количество оркестровых записей, – эта мера была очевидно вынужденная. Вертинский хотел иметь маленький оркестрик, о том есть свидетельства в его письмах. Но ему его не давали. За границей у него, наверное, не был возможности музыкантов содержать, возить их с собой, опять же, сложно. В иных песнях очевидно отсутствие скрипки: «По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке». А песня «Концерт Сарасате», она же о скрипаче! Значит, скрипка там должна быть. Или «Жёлтый ангел», она в записи как раз в оркестровой обработке, но качество воспроизведения ужасное, более того, на ней отсутствует последний важнейший куплет в силу того, что размер одной стороны пластинки не позволил её вместить. Вот какие моменты мне хотелось исправить.

Звуки.Ру: Расскажите, пожалуйста, как складывались Ваши отношения с Анастасией Александровной Вертинской. Почему я спрашиваю: некоторое время назад Вертинского хотел перепеть британский певец Марк Олмонд ( Marc Almond), но эта затея была зарублена именно наследниками. Пришлось ли Вам уговаривать её дать разрешение на обработку песен Александра Николаевича? И захотела ли Анастасия Александровна сама прочитать стихи отца на Вашей пластинке или Вы попросили её об этом?
А.Ф. Скляр: Любопытно, кстати сказать, почему Марк Олмонд разрешения не получил. Мы можем чуть-чуть пофантазировать на эту тему. Что мог Олмонд предложить? Он мог предложить спеть песни Вертинского на своём родном английском языке, что могло вызвать резкое неприятие. Как говорил Евгений Всеволодович Головин, досконально знавший и любивший Вертинского, и бывший сам поэтом и колоссальным знатоком поэзии как российской, так и зарубежной, стихи принципиально не переводимы на другие языки. Хочешь познать поэта – познавай его только на родном языке. Так вот, относясь к Вертинскому как к истинному поэту, Анастасия Александровна – я думаю, принимала решение именно она – могла посчитать, что стихи на английском будут просто искажены. А представить Олмонда, поющего на ломаном русском, и того хуже. Вот ответ на вопрос, почему это могло не произойти. Не потому, что он плохой артист, а потому, что с её точки зрения, он был не в состоянии это передать.
Что касается моих отношений с ней, я с самого начала постарался получить от неё добро на эту пластинку. Понимая, что мы также должны были закрыть юридические вопросы, первично было получить от неё человеческое согласие. Я попросил её о встрече, рассказал ей о своей идее, показал ей список песен, которые отобрал, получил от неё добро. После этого уже, на той же встрече, я попросил её, чтобы она прочитала то самое стихотворение, которое я считаю его поэтическим завещанием: «Я всегда был за тех, кому горше и хуже». Я услышал это стихотворение в её исполнении на вечере, посвящённом Александру Николаевичу, который делал Эльдар Александрович Рязанов в клубе «Эльдар». Она сказала, что это одно из самых любимых её стихотворений. И когда получил согласие, тем самым, как мне кажется, я установил духовную связь между Александром Николаевичем через его любимую дочь и этим альбомом.

Звуки.Ру: Главный герой Вашей лирики – Вася-совесть. Что общего между ним и Вертинским?
А.Ф. Скляр: У меня, как у человека, глубоко проникшего в выдуманный, но для меня совершенно реальный мир персонажа Васи-совести, не раз возникал вопрос «А какие у него могли быть любимые авторы-исполнители?». Отвечая на этот вопрос, я думал, что среди его любимых исполнителей вполне вероятно мог быть Александр Вертинский. Вертинский гораздо глубже, тоньше и парадоксальнее, чем он представляется на первый взгляд. С этой парадоксальностью я не раз сталкивался, изучая письма Вертинского, его воспоминания, его песни. В частности, песня на стихи Есенина, в которой есть такие строчки «Но и я кого-нибудь зарежу под осенний свист». Человек такого уровня и глубины, такого масштаба, как Вертинский, не мог бы походя взять такую песню, она чему-то отвечала в его натуре. Если Вася-совесть конкретно зарезал кого-то, то Вертинский мог об этом спеть. И это уже их роднит, не так-то далеки они в некоторых смыслах.

Звуки.Ру: На долю Вертинского выпало немало, да и Вам, и людям Вашего поколения пришлось несладко: рухнул мир, в котором вы жили, и некоторые не смогли выдержать это психически. Какую из песен Вертинского Вы бы выбрали для характеристики наших дней?
А.Ф. Скляр: «Сумасшедший шарманщик». Послушайте три окончания трёх куплетов: «Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда», второе окончание «Эту песню нам лучше не знать никогда, никогда», третье окончание «Эту песню мы не сможем забыть никогда, никогда». Одна из самых его глубоких песен, именно как раз о человеке и роке. О человеке и окружающем его мире и принципиальной непознаваемости каких-то ответов на самые важные вопросы. Потому что загадка нашей вкинутости в этот мир, вброшенности – одна из самых фундаментальных загадок нашего существования. Биться над ответом на вопрос «зачем мы здесь?» приходится, по сути, любому поэту. Любой сталкивается с этой глобальной мыслью, с этой мыслью мыслей. Вертинский ответил на неё так.

Александр Ф. Скляр
Презентация альбома «Русское Солнце»
Московский Дом Музыки, Театральный зал
5 ноября, 19.00